Page 36 - СЕВАСТОПОЛЬСКИЕ РАССКАЗЫ

мешок, пошел по дороге.
– Эх, обождал бы лучше! – сказал убедительно-протяжно ковырявший арбуз.
– Все одно, – пробормотал прохожий, пролезая между колес столпившихся повозок, –
видно, тоже харбуза купить повечерять; вишь, что говорят люди.

3

Станция была полна народом, когда Козельцов подъехал к ней. Первое лицо,
встретившееся ему еще на крыльце, был худощавый, очень молодой человек, смотритель,
который перебранивался с следовавшими за ним двумя офицерами.
– И не то что трое суток, и десятеро суток подождете! и генералы ждут, батюшка! –
говорил смотритель с желанием кольнуть проезжающих, – а я вам не запрягусь же.
– Так никому не давать лошадей, коли нету!.. А зачем дал какому-то лакею с вещами? –
кричал старший из двух офицеров, с стаканом чаю в руках и, видимо, избегая местоимения,
но давая чувствовать, что очень легко и ты сказать смотрителю.
– Ведь вы сами рассудите, господин смотритель, – говорил с запинками другой,
молоденький офицерик, – нам не для своего удовольствия нужно ехать. Ведь мы тоже, стало
быть, нужны, коли нас требовали. А то я, право, генералу Крамперу непременно это скажу. А
то ведь это что ж… вы, значит, не уважаете офицерского звания.
– Вы всегда испортите! – перебил его с досадой старший. – Вы только мешаете мне;
надо уметь с ними говорить. Вот он и потерял уваженье. Лошадей сию минуту, я говорю!
– И рад бы, батюшка, да где их взять-то?
Смотритель помолчал немного и вдруг разгорячился и, размахивая руками, начал
говорить:
– Я, батюшка, сам понимаю и все знаю; да что станете делать! Вот дайте мне только (на
лицах офицеров выразилась надежда)… дайте только до конца месяца дожить – и меня здесь
не будет. Лучше на Малахов курган пойду, чем здесь оставаться. Ей-богу! Пусть делают как
хотят, когда такие распоряжения: на всей станции теперь ни одной повозки крепкой нет, и
клочка сена уж третий день лошади не видали.
И смотритель скрылся в воротах.
Козельцов вместе с офицерами вошел в комнату.
– Что ж, – совершенно спокойно сказал старший офицер младшему, хотя за секунду
перед этим он казался разъяренным, – уж три месяца едем, подождем еще. Не беда – успеем.
Дымная, грязная комната была так полна офицерами и чемоданами, что Козельцов едва
нашел место на окне, где и присел; вглядываясь в лица и вслушиваясь в разговоры, он начал
делать папироску. Направо от двери, около кривого сального стола, на котором стояло два
самовара с позеленелой кое-где медью и разложен был сахар в разных бумагах, сидела
главная группа: молодой безусый офицер в новом стеганом архалуке, наверное, сделанном
из женского капота, доливал чайник; человека 4 таких же молоденьких офицеров находились
в разных углах комнаты: один из них, подложив под голову какую-то шубу, спал на диване;
другой, стоя у стола, резал жареную баранину безрукому офицеру, сидевшему у стола. Два
офицера, один в адъютантской шинели, другой в пехотной, по тонкой, и с сумкой через
плечо, сидели около лежанки; и по одному тому, как они смотрели на других и как тот,
который был с сумкой, курил сигару, видно было, что они не фронтовые пехотные офицеры
и что они довольны этим. Не то чтобы видно было презрение в их манере, но какое-то
самодовольное спокойствие, основанное частью на деньгах, частью на близких сношениях с
генералами, – сознание превосходства, доходящее даже до желания скрыть его. Еще молодой
губастый доктор и артиллерист с немецкой физиономией сидели почти на ногах молодого
офицера, спящего на диване, и считали деньги. Человека 4 денщиков – одни дремали, другие
возились с чемоданами и узлами около двери. Козельцов между всеми лицами не нашел ни
одного знакомого; но он с любопытством стал вслушиваться в разговоры. Молодые
офицеры, которые, как он тотчас же по одному виду решил, только что ехали из корпуса,