Page 37 - СЕВАСТОПОЛЬСКИЕ РАССКАЗЫ

понравились ему, и главное, напомнили, что брат его, тоже из корпуса, на днях должен был
прибыть в одну из батарей Севастополя. В офицере же с сумкой, которого лицо он видел
где-то, ему все казалось противно и нагло. Он даже с мыслью: «Осадить его, ежели бы он
вздумал что-нибудь сказать», – перешел от окна к лежанке и сел на нее. Козельцов вообще,
как истый фронтовой и хороший офицер, не только не любил, но был возмущен против
штабных, которыми он с первого взгляда признал этих двух офицеров.

4

– Однако это ужасно как досадно, – говорил один из молодых офицеров, – что так уже
близко, а нельзя доехать. Может быть, нынче дело будет, а нас не будет.
В пискливом тоне голоса и в пятновидном свежем румянце, набежавшем на молодое
лицо этого офицера в то время, как он говорил, видна была эта милая молодая робость
человека, который беспрестанно боится, что не так выходит его каждое слово.
Безрукий офицер с улыбкой посмотрел на него.
– Поспеете еще, поверьте, – сказал он.
Молодой офицерик с уважением посмотрел на исхудалое лицо безрукого, неожиданно
просветлевшее улыбкой, замолчал и снова занялся чаем. Действительно, в лице безрукого
офицера, в его позе и особенно в этом пустом рукаве шинели выражалось много этого
спокойного равнодушия, которое можно объяснить так, что при всяком деле или разговоре
он смотрел, как будто говоря: «Все это прекрасно, все это я знаю и все могу сделать, ежели
бы я захотел только».
– Как же мы решим, – сказал снова молодой офицер своему товарищу в архалуке, –
ночуем здесь или поедем на своей лошади?
Товарищ отказался ехать.
– Вы можете себе представить, капитан, – продолжал разливавший чай, обращаясь к
безрукому и поднимая ножик, который уронил этот, – нам сказали, что лошади ужасно
дороги в Севастополе, мы и купили сообща лошадь в Симферополе.
– Дорого, я думаю, с вас содрали?
– Право, не знаю, капитан: мы заплатили с повозкой девяносто рублей. Это очень
дорого? – прибавил он, обращаясь ко всем и к Козельцову, который смотрел на него.
– Недорого, коли молодая лошадь, – сказал Козельцов.
– Не правда ли? А нам говорили, что дорого… Только она хромая немножко, только
это пройдет, нам говорили. Она крепкая такая.
– Вы из какого корпуса? – спросил Козельцов, который хотел узнать о брате.
– Мы теперь из Дворянского полка, нас шесть человек; мы все едем в Севастополь по
собственному желанию, – говорил словоохотливый офицерик, – только мы не знаем, где
наши батареи: одни говорят, что в Севастополе, а вот они говорили, что в Одессе.
– А в Симферополе разве нельзя было узнать? – спросил Козельцов.
– Не знают… Можете себе представить, наш товарищ ходил там в канцелярию: ему
грубостей наговорили… можете себе представить, как неприятно!.. Угодно вам готовую
папироску? – сказал он в это время безрукому офицеру, который хотел достать свою
сигарочницу.
Он с каким-то подобострастным восторгом услуживал ему.
– А вы тоже из Севастополя? – продолжал он. – Ах, Боже мой, как это удивительно!
Ведь как мы все в Петербурге думали об вас, обо всех героях! – сказал он, обращаясь к
Козельцову, с уважением и добродушной лаской.
– Как же, вам, может, назад придется ехать? – спросил поручик.
– Вот этого-то мы и боимся. Можете себе представить, что мы, как купили лошадь и
обзавелись всем нужным – кофейник спиртовой и еще разные мелочи необходимые, – у нас
денег совсем не осталось, – сказал он тихим голосом и оглядываясь на своего товарища, –
так что ежели ехать назад, мы уж и не знаем, как быть.