Page 43 - СЕВАСТОПОЛЬСКИЕ РАССКАЗЫ

наверное о месте расположения полка и батареи.
Офицер, заведовавший обозом, жил около так называемого нового городка – дощатых
бараков, построенных матросскими семействами, в палатке, соединенной с довольно
большим балаганом, заплетенным из зеленых дубовых веток, не успевших еще совершенно
засохнуть.
Братья застали офицера перед складным столом, на котором стоял стакан холодного
чаю с папиросной золой и поднос с водкой и крошками сухой икры и хлеба, в одной
желтовато-грязной рубашке, считающего на больших счетах огромную кипу ассигнаций. Но
прежде чем говорить о личности офицера и его разговоре, необходимо попристальнее
взглянуть на внутренность его балагана и знать хоть немного его образ жизни и занятия.
Новый балаган был так велик, прочно заплетен и удобен, с столиками и лавочками,
плетеными и из дерна, – как только строят для генералов или полковых командиров; бока и
верх, чтобы лист не сыпался, были завешаны тремя коврами, хотя весьма уродливыми, но
новыми и, верно, дорогими. На железной кровати, стоявшей под главным ковром с
изображенной на нем амазонкой, лежало плюшевое ярко-красное одеяло, грязная прорванная
кожаная подушка и енотовая шуба; на столе стояло зеркало в серебряной раме, серебряная,
ужасно грязная, щетка, изломанный, набитый маслеными волосами роговой гребень,
серебряный подсвечник, бутылка ликера с золотым красным огромным ярлыком, золотые
часы с изображением Петра I, два золотые перстня, коробочка с какими-то капсюлями, корка
хлеба, и разбросанные старые карты, и пустые и полные бутылки портера под кроватью.
Офицер этот заведовал обозом полка и продовольствием лошадей. С ним вместе жил его
большой приятель – комиссионер, занимающийся тоже какими-то операциями. Он, в то
время как вошли братья, спал в палатке; обозный же офицер делал счеты казенных денег
перед концом месяца. Наружность обозного офицера была очень красивая и воинственная:
большой рост, большие усы, благородная плотность. Неприятна была в нем только какая-то
потность и опухлость всего лица, скрывавшая почти маленькие серые глаза (как будто он
весь был налит портером), и чрезвычайная нечистоплотность – от жидких масленых волос до
больших босых ног в каких-то горностаевых туфлях.
– Денег-то, денег-то! – сказал Козельцов 1-й, входя в балаган и с невольной жадностью
устремляя глаза на кучу ассигнаций. – Хоть бы половину взаймы дали, Василий Михайлыч!
Обозный офицер; как будто пойманный на воровстве, весь покоробился, увидав гостя,
и, собирая деньги, не поднимаясь, поклонился.
– Ох, коли бы мои были… Казенные, батюшка! А это кто с вами? – сказал он,
упрятывая деньги в шкатулку, которая стояла около него, и прямо глядя на Володю.
– Это мой брат, из корпуса приехал. Да вот мы заехали узнать у вас, где полк стоит.
– Садитесь, господа, – сказал он, вставая и, не обращая внимания на гостей, уходя в
палатку. – Выпить не хотите ли? Портерку, может быть? – сказал он оттуда.
– Не мешает, Василий Михайлыч!
Володя был поражен величием обозного офицера, его небрежною манерой и
уважением, с которым обращался к нему брат.
«Должно быть, это очень хороший у них офицер, которого все почитают; верно,
простой, очень храбрый и гостеприимный», – подумал он, скромно и робко садясь на диван.
– Так где же ваш полк стоит? – спросил через палатку старший брат.
– Что?
Он повторил вопрос.
– Нынче у меня Зейфер был: он рассказывал, что перешли вчера на 5-й бастион.
– Наверное?
– Коли я говорю, стало быть верно; а впрочем, черт его знает! Он и соврать не дорого
возьмет. Что ж, будете портер пить? – сказал обозный офицер все из палатки.
– А пожалуй, выпью, – сказал Козельцов.
– А вы выпьете, Осип Игнатьич? – продолжал голос в палатке, верно, обращаясь к
спавшему комиссионеру. – Полноте спать: уж осьмой час.