Page 47 - СЕВАСТОПОЛЬСКИЕ РАССКАЗЫ

– Это, кажется, П. полка? – спросила старшая. – Что, он вам родственник?
– Нет-с, товарищ.
– Гм! Проводите их, – сказала она молодой сестре, по-французски, – вот сюда, – а сама
подошла с фельдшером к раненому.
– Пойдем же, что ты смотришь! – сказал Козельцов Володе, который, подняв брови, с
каким-то страдальческим выражением, не мог оторваться – смотрел на раненых. – Пойдем
же.
Володя пошел с братом, но все продолжая оглядываться и бессознательно повторяя:
– Ах, Боже мой! Ах, Боже мой!
– Верно, они недавно здесь? – спросила сестра у Козельцова, указывая на Володю,
который, ахая и вздыхая, шел за ними по коридору.
– Только что приехал.
Хорошенькая сестра посмотрела на Володю и вдруг заплакала.
– Боже мой, Боже мой! Когда это все кончится! – сказала она с отчаянием в голосе.
Они вошли в офицерскую палату. Марцов лежал навзничь, закинув жилистые,
обнаженные до локтей руки за голову и с выражением на желтом лице человека, который
стиснул зубы, чтобы не кричать от боли. Целая нога была в чулке высунута из-под одеяла, и
видно было, как он на ней судорожно перебирает пальцами.
– Ну что, как вам? – спросила сестра, своими тоненькими, нежными пальцами, на
одном из которых, Володя заметил, было золотое колечко, поднимая его немного плешивую
голову и поправляя подушку. – Вот ваши товарищи пришли вас проведать.
– Разумеется, больно, – сердито сказал он. – Оставьте, мне хорошо! – И пальцы в чулке
зашевелились еще быстрее. – Здравствуйте! Как вас зовут, извините? – сказал он, обращаясь
к Козельцову. – Ах, да, виноват, тут все забудешь, – сказал он, когда тот сказал ему свою
фамилию. – Ведь мы с тобой вместе жили, – прибавил он без всякого выражения
удовольствия, вопросительно глядя на Володю.
– Это мой брат, нынче приехал из Петербурга.
– Гм! А я-то вот и полный выслужил, – сказал он, морщась. – Ах, как больно!.. Да уж
лучше бы конец скорее.
Он вздернул ногу и, промычав что-то, закрыл лицо руками.
– Его надо оставить, – шепотом сказала сестра, со слезами на глазах, – уж он очень
плох.
Братья еще на Северной решили идти вместе на пятый бастион; но, выходя из
Николаевской батареи, они как будто условились не подвергаться напрасно опасности и,
ничего не говоря об этом предмете, решили идти каждому порознь.
– Только как ты найдешь, Володя? – сказал старший. – Впрочем, Николаев тебя
проводит на Корабельную, а я пойду один и завтра у тебя буду.
Больше ничего не было сказано в это последнее прощанье между двумя братьями.

12

Гром пушек продолжался с той же силой, но Екатерининская улица, по которой шел
Володя, с следовавшим за ним молчаливым Николаевым, была пустынна и тиха. Во мраке
виднелась ему только широкая улица с белыми, во многих местах разрушенными стенами
больших домов и каменный тротуар, по которому он шел; изредка встречались солдаты и
офицеры. Проходя по левой стороне улицы, около Адмиралтейства, при свете какого-то
яркого огня, горевшего за стеной, он увидал посаженные вдоль тротуара акации с зелеными
подпорками и жалкие, запыленные листья этих акаций. Шаги свои и Николаева, тяжело
дышавшего, шедшего за ним, он слышал явственно. Он ничего не думал: хорошенькая сестра
милосердия, нога Марцова с движущимися в чулке пальцами, мрак, бомбы и различные
образы смерти смутно носились в его воображении. Вся его молодая впечатлительная душа
сжалась и ныла под влиянием сознания одиночества и всеобщего равнодушия к его участи в