Page 49 - СЕВАСТОПОЛЬСКИЕ РАССКАЗЫ

Жилище батарейного командира, которое указал ему часовой, был небольшой 2-х
этажный домик со входом с двора. В одном из окон, залепленном бумагой, светился слабый
огонек свечки. Денщик сидел на крыльце и курил трубку. Он пошел доложить батарейному
командиру и ввел Володю в комнату. В комнате между двух окон, под разбитым зеркалом,
стоял стол, заваленный казенными бумагами, несколько стульев и железная кровать с чистой
постелью и маленьким ковриком около нее.
Около самой двери стоял красивый мужчина с большими усами – фельдфебель, – в
тесаке и шинели, на которой висели крест и венгерская медаль. Посередине комнаты взад и
вперед ходил невысокий, лет 40, штаб-офицер с подвязанной распухшей щекой, в тонкой
старенькой шинели.
– Честь имею явиться, прикомандированный в 5-ю легкую, прапорщик Козельцов 2-й, –
проговорил Володя заученную фразу, входя в комнату.
Батарейный командир сухо ответил на поклон и, не подавая руки, пригласил его
садиться.
Володя робко опустился на стул подле письменного стола и стал перебирать в пальцах
ножницы, попавшиеся ему в руки. Батарейный командир, заложив руки за спину и опустив
голову, только изредка поглядывая на руки, вертевшие ножницы, молча продолжал ходить
по комнате с видом человека, припоминающего что-то.
Батарейный командир был довольно толстый человечек, с большою плешью на
маковке, густыми усами, пущенными прямо и закрывавшими рот, и большими приятными
карими глазами. Руки у него были красивые, чистые и пухлые, ножки очень вывернутые,
ступавшие с уверенностью и некоторым щегольством, доказывавшим, что батарейный
командир был человек незастенчивый.
– Да, – сказал он, останавливаясь против фельдфебеля, – ящичным надо будет с
завтрашнего дня еще по гарнцу прибавить, а то они у нас худы. Как ты думаешь?
– Что ж, прибавить можно, ваше высокоблагородие! Теперь все подешевле овес стал, –
отвечал фельдфебель, шевеля пальцы на руках, которые он держал по швам, но которые,
очевидно, любили жестом помогать разговору. – А еще фуражир наш Франщук вчера мне из
обоза записку прислал, ваше высокоблагородие, что осей непременно нам нужно будет там
купить, – говорят, дешевы, – так как изволите приказать?
– Что ж, купить: ведь у него деньги есть. – И батарейный командир снова стал ходить
по комнате. – А где ваши вещи? – спросил он вдруг у Володи, останавливаясь против него.
Бедного Володю так одолевала мысль, что он трус, что в каждом взгляде, в каждом
слове он находил презрение к себе, как к жалкому трусу. Ему показалось, что батарейный
командир уже проник его тайну и подтрунивает над ним. Он, смутившись, отвечал, что вещи
на Графской и что завтра брат обещал их доставить ему.
Но подполковник не дослушал его и, обратясь к фельдфебелю, спросил:
– Где бы нам поместить прапорщика?
– Прапорщика-с? – сказал фельдфебель, еще больше смущая Володю беглым
брошенным на него взглядом, выражавшим как будто вопрос: «Ну что это за прапорщик, и
стоит ли его помещать куда-нибудь?» – Да вот-с внизу, ваше высокоблагородие, у
штабс-капитана могут поместиться их благородие, – продолжал он, подумав немного, –
теперь штабс-капитан на баксионе, так ихняя койка пустая остается.
– Так вот, не угодно ли-с покамест? – сказал батарейный командир. – Вы, я думаю,
устали, а завтра лучше устроим.
Володя встал и поклонился.
– Не угодно ли чаю? – сказал батарейный командир, когда Володя уж подходил к
двери. – Можно самовар поставить.
Володя поклонился и вышел. Полковничий денщик провел его вниз и ввел в голую,
грязную комнату, в которой валялся разный хлам и стояла железная кровать без белья и
одеяла. На кровати, накрывшись толстой шинелью, спал какой-то человек в розовой