Page 54 - СЕВАСТОПОЛЬСКИЕ РАССКАЗЫ

портера, он был уже совершенно в духе всего общества, то есть в тумане и забвении
действительности, и проигрывал последние 3 рубля.
На маленьком вспотевшем офицере было написано 150 рублей.
– Нет, не везет, – сказал он, небрежно приготавливая новую карту.
– Потрудитесь прислать, – сказал ему банкомет, на минуту останавливаясь метать и
взглядывая на него.
– Позвольте завтра прислать, – отвечал потный офицер, вставая и усиленно перебирая
рукой в пустом кармане.
– Гм! – промычал банкомет и, злостно бросая направо, налево, дометал талию. –
Однако этак нельзя, – сказал он, положив карты, – я бастую. Этак нельзя, Захар Иваныч, –
прибавил он, – мы играли на чистые, а не на мелок.
– Что ж, разве вы во мне сомневаетесь? Странно, право!
– С кого прикажете получить? – пробормотал майор, сильно опьяневший к этому
времени и выигравший что-то рублей 8. – Я прислал уже больше 20 рублей, а выиграл –
ничего не получаю.
– Откуда же и я заплачу, – сказал банкомет, – когда на столе денег нет?
– Я знать не хочу! – закричал майор, поднимаясь. – Я играю с вами, с честными
людьми, а не с ними. Потный офицер вдруг разгорячился:
– Я говорю, что заплачу завтра; как же вы смеете мне говорить дерзости?
– Я говорю, что хочу! Так честные люди не делают, вот что! – кричал майор.
– Полноте, Федор Федорыч! – заговорили все, удерживая майора. – Оставьте!
Но майор, казалось, только и ждал того, чтобы его просили успокоиться, для того
чтобы рассвирепеть окончательно. Он вдруг вскочил и, шатаясь, направился к потному
офицеру.
– Я дерзости говорю? Кто постарше вас, 20 лет своему царю служит, – дерзости? Ах ты,
мальчишка! – вдруг запищал он, все более и более воодушевляясь звуками своего голоса. –
Подлец!
Но опустим скорее завесу над этой глубокогрустной сценой. Завтра, нынче же, может
быть, каждый из этих людей весело и гордо пойдет навстречу смерти и умрет твердо и
спокойно; но одна отрада жизни в тех ужасающих самое холодное воображение условиях
отсутствия всего человеческого и безнадежности выхода из них, одна отрада есть забвение,
уничтожение сознания. На дне души каждого лежит та благородная искра, которая сделает
из него героя; но искра эта устает гореть ярко, – придет роковая минута, она вспыхнет
пламенем и осветит великие дела.

18

На другой день бомбардирование продолжалось с тою же силою. Часов в 11-ть утра
Володя Козельцов сидел в кружке батарейных офицеров и, уже успев немного привыкнуть к
ним, всматривался в новые лица, наблюдал, расспрашивал и рассказывал. Скромная,
несколько притязательная на ученость беседа артиллерийских офицеров внушала ему
уважение и правилась. Стыдливая же, невинная и красивая наружность Володи располагала
к нему офицеров. Старший офицер в батарее, капитан, невысокий рыжеватый мужчина с
хохолком и гладенькими височками, воспитанный по старым преданиям артиллерии,
дамский кавалер и будто бы ученый, расспрашивал Володю о знаниях его в артиллерии,
новых изобретениях, ласково подтрунивал над его молодостью и хорошеньким личиком и
вообще обращался с ним, как отец с сыном, что очень приятно было Володе. Подпоручик
Дяденко, молодой офицер, говоривший на о и хохлацким выговором, в оборванной шинели и
с взъерошенными волосами, хотя и говорил весьма громко и беспрестанно ловил случаи о
чем-нибудь желчно поспорить и имел резкие движения, все-таки нравился Володе, который
под этой грубой внешностью не мог не видеть в нем очень хорошего и чрезвычайно доброго
человека. Дяденко предлагал беспрестанно Володе свои услуги и доказывал ему, что все