Page 61 - СЕВАСТОПОЛЬСКИЕ РАССКАЗЫ

котором уже сидел, переобуваясь, Мельников.
Воздух был чистый и свежий – особенно после блиндажа; ночь была ясная и тихая. За
гулом выстрелов слышался звук колес телег, привозивших туры, и говор людей, работающих
на пороховом погребе. Над головами стояло высокое звездное небо, по которому
беспрестанно пробегали огненные полосы бомб; налево, в аршине, маленькое отверстие вело
в другой блиндаж, в которое виднелись ноги и спины матросов, живших там, и слышались
пьяные голоса их; впереди виднелось возвышение порохового погреба, мимо которого
мелькали фигуры согнувшихся людей и на котором, на самом верху, под пулями и бомбами,
которые беспрестанно свистели в этом месте, стояла какая-то высокая фигура в черном
пальто, с руками в карманах, и ногами притаптывала землю, которую мешками носили туда
другие люди. Часто бомба пролетала и рвалась весьма близко от погреба. Солдаты, носившие
землю, пригибались, сторонились; черная же фигура не двигалась, спокойно утаптывая
землю ногами, и все в том же положении оставалась на месте.
– Кто этот черный? – спросил Володя у Мельникова.
– Не могу знать; пойду посмотрю.
– Не ходи, не нужно.
Но Мельников, не слушая, встал, подошел к черному человеку и весьма долго, так же
равнодушно и подвижно, стоял около него.
– Это погребной, ваше благородие, – сказал он, возвратившись, – погребок пробило
бомбой, так пехотные землю носют.
Изредка бомбы летели прямо, казалось, к двери блиндажа.
Тогда Володя прятался за угол и снова высовывался, глядя наверх, не летит ли еще
сюда. Хотя Вланг несколько раз из блиндажа умолял Володю вернуться, он часа три
просидел на пороге, находя какое-то удовольствие в испытывании судьбы и наблюдении за
полетом бомб. Под конец вечера уж он знал, откуда сколько стреляет орудий и куда ложатся
их снаряды.

23

На другой день, 27-го числа, после 10-тичасового сна, Володя, свежий, бодрый, рано
утром вышел на порог блиндажа. Вланг тоже было вылез вместе с ним, но при первом звуке
пули стремглав, пробивая себе головой дорогу, кубарем бросился назад в отверстие
блиндажа, при общем хохоте тоже большей частью повышедших на воздух солдатиков.
Только Васин, старик фейерверкер и несколько других выходили редко в траншею;
остальных нельзя было удержать: все повысыпали на свежий утренний воздух из смрадного
блиндажа и, несмотря на столь же сильное, как и накануне, бомбардированье,
расположились кто около порога, кто под бруствером. Мельников уже с самой зорьки
прогуливался по батареям, равнодушно поглядывая вверх.
Около порога сидели два старых и один молодой курчавый солдат, из жидов по
наружности. Солдат этот, подняв одну из валявшихся пуль и черепком расплюснув ее о
камень, ножом вырезал из нее крест на манер Георгиевского; другие, разговаривая, смотрели
на его работу. Крест действительно выходил очень красив.
– А что, как еще постоим здесь сколько-нибудь, – говорил один из них, – так по
замиренье всем в отставку срок выйдет.
– Как же! мне и то всего 4 года до отставки оставалось, а теперь 5 месяцев простоял в
Сивастополе.
– К отставке не считается, слышь, – сказал другой. В это время ядро просвистело над
головами говоривших и в аршине ударилось от Мельникова, подходившего к ним по
траншее.
– Чуть не убило Мельникова, – сказал один.
– Не убьет, – отвечал Мельников.
– Вот на же тебе хрест за храбрость, – сказал молодой солдат, делавший крест и отдавая