Page 38 - Тарас Бульба
P. 38

врагу удар, но ослабела упавшая вместе с саблею рука. А Кукубенко, взяв в обе руки свой
               тяжелый  палаш,  вогнал  его  ему  в  самые  побледневшие  уста.  Вышиб  два  сахарные  зуба
               палаш,  рассек  надвое  язык,  разбил  горловой  позвонок  и  вошел  далеко  в  землю.  Так  и
               пригвоздил  он его там навеки к сырой земле. Ключом хлынула вверх алая, как надречная
               калина, высокая дворянская кровь и выкрасила весь обшитый золотом желтый кафтан его. А
               Кукубенко уже кинул его и пробился с своими незамайковцами в другую кучу.
                     – Эх,  оставил  неприбранным  такое  дорогое  убранство! –  сказал  уманский  куренной
               Бородатый,  отъехавши  от  своих  к  месту,  где  лежал  убитый  Кукубенком  шляхтич. –  Я
               семерых убил шляхтичей своею рукою, а такого убранства еще не видел ни на ком.
                     И  польстился  корыстью  Бородатый:  нагнулся,  чтобы  снять  с  него  дорогие  доспехи,
               вынул  уже  турецкий  нож  в  оправе  из  самоцветных  каменьев,  отвязал  от  пояса  черенок  с
               червонцами, снял с груди сумку с тонким бельем, дорогим серебром и девическою кудрею,
               сохранно  сберегавшеюся  на  память.  И  не  услышал  Бородатый,  как  налетел  на  него  сзади
               красноносый  хорунжий,  уже  раз  сбитый  им  с  седла  и  получивший  добрую  зазубрину  на
               память. Размахнулся он со всего плеча и ударил его саблей по нагнувшейся шее. Не к добру
               повела  корысть  козака:  отскочила  могучая  голова,  и  упал  обезглавленный  труп,  далеко
               вокруг оросивши землю. Понеслась к вышинам суровая козацкая душа, хмурясь и негодуя, и
               вместе с тем дивуясь, что так рано вылетела из такого крепкого тела. Не  успел хорунжий
               ухватить  за  чуб  атаманскую  голову,  чтобы  привязать  ее  к  седлу,  а  уж  был  тут  суровый
               мститель.
                     Как  плавающий  в  небе  ястреб,  давши  много  кругов  сильными  крылами,  вдруг
               останавливается распластанный на одном месте и бьет оттуда стрелой на раскричавшегося у
               самой дороги самца-перепела, – так Тарасов сын, Остап, налетел вдруг на хорунжего и сразу
               накинул  ему  на  шею  веревку.  Побагровело  еще  сильнее  красное  лицо  хорунжего,  когда
               затянула ему горло жестокая петля; схватился он было за пистолет, но судорожно сведенная
               рука не могла направить выстрела, и даром полетела в поле пуля.  Остап тут же,  у его же
               седла, отвязал шелковый шнур, который возил с собою хорунжий для вязания пленных, и его
               же шнуром связал его по рукам и по ногам, прицепил конец веревки к седлу и поволок его
               через  поле,  сзывая  громко  всех  козаков  Уманского  куреня,  чтобы  шли  отдать  последнюю
               честь атаману.
                     Как  услышали  уманцы,  что  куренного  их  атамана  Бородатого  нет  уже  в  живых,
               бросили  поле  битвы  и  прибежали  прибрать  его  тело;  и  тут  же  стали  совещаться,  кого
               выбрать в куренные. Наконец сказали:
                     – Да на что совещаться? Лучше не можно поставить в куренные, как Бульбенка Остапа.
               Он, правда, младший всех нас, но разум у него, как у старого человека.
                     Остап,  сняв  шапку,  всех  поблагодарил  козаков-товарищей  за  честь,  не  стал
               отговариваться ни молодостью, ни молодым разумом, зная, что время военное и не до того
               теперь, а тут же повел их прямо на кучу и уж показал им всем, что недаром выбрали его в
               атаманы.  Почувствовали  ляхи,  что  уже  становилось  дело  слишком  жарко,  отступили  и
               перебежали поле, чтоб  собраться на другом  конце его. А низенький полковник махнул  на
               стоявшие  отдельно,  у  самых  ворот,  четыре  свежих  сотни,  и  грянули  оттуда  картечью  в
               козацкие кучи. Но мало кого достали: пули хватили по быкам козацким, дико глядевшим на
               битву.  Взревели  испуганные  быки,  поворотили  на  козацкие  таборы,  переломали  возы  и
               многих перетоптали. Но Тарас в это время, вырвавшись из засады с своим полком, с криком
               бросился  навпереймы.  Поворотило  назад  все  бешеное  стадо,  испуганное  криком,  и
               метнулось на ляшские полки, опрокинуло конницу, всех смяло и рассыпало.
                     – О,  спасибо  вам,  волы! –  кричали  запорожцы, –  служили  всё  походную  службу,  а
               теперь и военную сослужили! – И ударили с новыми силами на неприятеля.
                     Много  тогда  перебили  врагов.  Многие  показали  себя:  Метелыця,  Шило,  оба
               Пысаренки,  Вовтузенко,  и  немало  было  всяких  других.  Увидели  ляхи,  что  плохо  наконец
               приходит,  выкинули  хоругвь  и  закричали  отворять  городские  ворота.  Со  скрыпом
               отворились  обитые  железом  ворота  и  приняли  толпившихся,  как  овец  в  овчарню,
   33   34   35   36   37   38   39   40   41   42   43