Page 40 - Тарас Бульба

узнали татары место, где был зарыт войсковой скарб, – того ничего не сказал он. Сильно
истомился козак, распух весь, лицо пожгло и опалило ему ветром; упал он тут же и заснул
крепким сном.
В подобных случаях водилось у запорожцев гнаться в ту ж минуту за похитителями,
стараясь настигнуть их на дороге, потому что пленные как раз могли очутиться на базарах
Малой Азии, в Смирне, на Критском острове, и бог знает в какие местах не показались бы
чубатые запорожские головы. Вот отчего собрались запорожцы. Все до единого стояли они в
шапках, потому что пришли не с тем, чтобы слушать по начальству атаманский приказ, но
совещаться, как ровные между собою.
– Давай совет прежде старшие! – закричали в толпе.
– Давай совет кошевой! – говорили другие.
И кошевой снял шапку, уж не так, как начальник, а как товарищ, благодарил всех
козаков за честь и сказал:
– Много между нами есть старших и советом умнейших, но коли меня почтили, то мой
совет: не терять, товарищи, времени и гнаться за татарином. Ибо вы сами знаете, что за
человек татарин. Он не станет с награбленным добром ожидать нашего прихода, а мигом
размытарит его, так что и следов не найдешь. Так мой совет: идти. Мы здесь уже погуляли.
Ляхи знают, что такое козаки; за веру, сколько было по силам, отмстили; корысти же с
голодного города не много. Итак, мой совет – идти.
– Идти! – раздалось голосно в запорожских куренях.
Но Тарасу Бульбе не пришлись по душе такие слова, и навесил он еще ниже на очи
свои хмурые, исчерна-белые брови, подобные кустам, выросшим по высокому темени горы,
которых верхушки вплоть занес иглистый северный иней.
– Нет, не прав совет твой, кошевой! – сказал он. – Ты не так говоришь. Ты позабыл,
видно, что в плену остаются наши, захваченные ляхами? Ты хочешь, видно, чтоб мы не
уважили первого, святого закона товарищества: оставили бы собратьев своих на то, чтобы с
них с живых содрали кожу или, исчетвертовав на части козацкое их тело, развозили бы их по
городам и селам, как сделали они уже с гетьманом и лучшими русскими витязями на
Украйне. Разве мало они поругались и без того над святынею? Что ж мы такое? спрашиваю я
всех вас. Что ж за козак тот, который кинул в беде товарища, кинул его, как собаку, пропасть
на чужбине? Коли уж на то пошло, что всякий ни во что ставит козацкую честь, позволив
себе плюнуть в седые усы свои и попрекнуть себя обидным словом, так не укорит же никто
меня. Один остаюсь!
Поколебались все стоявшие запорожцы.
– А разве ты позабыл, бравый полковник, – сказал тогда кошевой, – что у татар в руках
тоже наши товарищи, что если мы теперь их не выручим, то жизнь их будет продана на
вечное невольничество язычникам, что хуже всякой лютой смерти? Позабыл разве, что у них
теперь вся казна наша, добытая христианскою кровью?
Задумались все козаки и не знали, что сказать. Никому не хотелось из них заслужить
обидную славу. Тогда вышел вперед всех старейший годами во всем запорожском войске
Касьян Бовдюг. В чести был он от всех козаков; два раза уже был избираем кошевым и на
войнах тоже был сильно добрый козак, но уже давно состарелся и не бывал ни в каких
походах; не любил тоже и советов давать никому, а любил старый вояка лежать на боку у
козацких кругов, слушая рассказы про всякие бывалые случаи и козацкие походы. Никогда
не вмешивался он в их речи, а все только слушал да прижимал пальцем золу в своей
коротенькой трубке, которой не выпускал изо рта, и долго сидел он потом, прижмурив
слегка очи; и не знали козаки, спал ли он или все еще слушал. Все походы оставался он дома,
но сей раз разобрало старого. Махнул рукою по-козацки и сказал:
– А, не куды пошло! Пойду и я; может, в чем-нибудь буду пригоден козачеству!
Все козаки притихли, когда выступил он теперь перед собранием, ибо давно не
слышали от него никакого слова. Всякий хотел знать, что скажет Бовдюг.
– Пришла очередь и мне сказать слово, паны-братья! – так он начал. – Послушайте,