Page 42 - Тарас Бульба

бывали в молдавской, волошской, в турецкой земле; изъездили всё Черное море
двухрульными козацкими челнами; нападали в пятьдесят челнов в ряд на богатейшие и
превысокие корабли, перетопили немало турецких галер и много-много выстреляли пороху
на своем веку. Не раз драли на онучи дорогие паволоки и оксамиты. Не раз череши у
штанных очкуров набивали все чистыми цехинами. А сколько всякий из них пропил и
прогулял добра, ставшего бы другому на всю жизнь, того и счесть нельзя. Все спустили
по-козацки, угощая весь мир и нанимая музыку, чтобы все веселилось, что ни есть на свете.
Еще и теперь у редкого из них не было закопано добра – кружек, серебряных ковшей и
запястьев под камышами на днепровских островах, чтобы не довелось татарину найти его,
если бы, в случае несчастья, удалось ему напасть врасплох на Сечь; но трудно было бы
татарину найти его, потому что и сам хозяин уже стал забывать, в котором месте закопал его.
Такие-то были козаки, захотевшие остаться и отмстить ляхам за верных товарищей и
Христову веру! Старый козак Бовдюг захотел также остаться с ними, сказавши: «Теперь не
такие мои лета, чтобы гоняться за татарами, а тут есть место, где опочить доброю козацкою
смертью. Давно уже просил я у бога, чтобы если придется кончать жизнь, то чтобы кончить
ее на войне за святое и христианское дело. Так оно и случилось. Славнейшей кончины уже
не будет в другом месте для старого козака».
Когда отделились все и стали на две стороны в два ряда куренями, кошевой прошел
промеж рядов и сказал:
– А что, панове-братове, довольны одна сторона другою?
– Все довольны, батько! – отвечали козаки.
– Ну, так поцелуйтесь же и дайте друг другу прощанье, ибо, бог знает, приведется ли в
жизни еще увидеться. Слушайте своего атамана, а исполняйте то, что сами знаете: сами
знаете, что велит козацкая честь.
И все козаки, сколько их ни было, перецеловались между собою. Начали первые
атаманы и, поведши рукою седые усы свои, поцеловались навкрест и потом взялись за руки и
крепко держали руки. Хотел один другого спросить: «Что, пане-брате, увидимся или не
увидимся?» – да и не спросили, замолчали, – и загадались обе седые головы. А козаки все до
одного прощались, зная, что много будет работы тем и другим; но не повершили, однако ж,
тотчас разлучиться, а повершили дождаться темной ночной поры, чтобы не дать неприятелю
увидеть убыль в козацком войске. Потом все отправились по куреням обедать.
После обеда все, которым предстояла дорога, легли отдыхать и спали крепко и долгим
сном, как будто чуя, что, может, последний сон доведется им вкусить на такой свободе.
Спали до самого заходу солнечного; а как зашло солнце и немного стемнело, стали мазать
телеги. Снарядясь, пустили вперед возы, а сами, пошапковавшись еще раз с товарищами,
тихо пошли вслед за возами. Конница чинно, без покрика и посвиста на лошадей, слегка
затопотела вслед за пешими, и скоро стало их не видно в темноте. Глухо отдавалась только
конская топь да скрып иного колеса, которое еще не расходилось или не было хорошо
подмазано за ночною темнотою.
Долго еще оставшиеся товарищи махали им издали руками, хотя не было ничего видно.
А когда сошли и воротились по своим местам, когда увидали при высветивших ясно звездах,
что половины телег уже не было на месте, что многих, многих нет, невесело стало у всякого
на сердце, и все задумались против воли, утупивши в землю гульливые свои головы.
Тарас видел, как смутны стали козацкие ряды и как уныние, неприличное храброму,
стало тихо обнимать козацкие головы, но молчал: он хотел дать время всему, чтобы
пообыклись они и к унынью, наведенному прощаньем с товарищами, а между тем в тишине
готовился разом и вдруг разбудить их всех, гикнувши по-казацки, чтобы вновь и с большею
силой, чем прежде, воротилась бодрость каждому в душу, на что способна одна только
славянская порода – широкая, могучая порода перед другими, что море перед мелководными
реками. Коли время бурно, все превращается оно в рев и гром, бугря и подымая валы, как не