Page 43 - Тарас Бульба

поднять их бессильным рекам; коли же безветренно и тихо, яснее всех рек расстилает оно
свою неоглядную склянную поверхность, вечную негу очей.
И повелел Тарас распаковать своим слугам один из возов, стоявший особняком. Больше
и крепче всех других он был в козацком обозе; двойною крепкою шиною были обтянуты
дебелые колеса его; грузно был он навьючен, укрыт попонами, крепкими воловьими кожами
и увязан туго засмоленными веревками. В возу были всё баклаги и бочонки старого доброго
вина, которое долго лежало у Тараса в погребах. Взял он его про запас, на торжественный
случай, чтобы, если случится великая минута и будет всем предстоять дело, достойное на
передачу потомкам, то чтобы всякому, до единого, козаку досталось выпить заповедного
вина, чтобы в великую минуту великое бы и чувство овладело человеком. Услышав
полковничий приказ, слуги бросились к возам, палашами перерезывали крепкие веревки,
снимали толстые воловьи кожи и попоны и стаскивали с воза баклаги и бочонки.
– А берите все, – сказал Бульба, – все, сколько ни есть, берите, что у кого есть: ковш,
или черпак, которым поит коня, или рукавицу, или шапку, а коли что, то и просто
подставляй обе горсти.
И козаки все, сколько ни было их, брали, у кого был ковш, у кого черпак, которым поил
коня, у кого рукавица, у кого шапка, а кто подставлял и так обе горсти. Всем им слуги
Тарасовы, расхаживая промеж рядами, наливали из баклаг и бочонков. Но не приказал Тарас
пить, пока не даст знаку, чтобы выпить им всем разом. Видно было, что он хотел что-то
сказать. Знал Тарас, что как ни сильно само по себе старое доброе вино и как ни способно
оно укрепить дух человека, но если к нему да присоединится еще приличное слово, то вдвое
крепче будет сила и вина и духа.
– Я угощаю вас, паны-братья, – так сказал Бульба, – не в честь того, что вы сделали
меня своим атаманом, как ни велика подобная честь, не в честь также прощанья с нашими
товарищами: нет, в другое время прилично то и другое; не такая теперь перед нами минута.
Перед нами дела великого поту, великой козацкой доблести! Итак, выпьем, товарищи, разом
выпьем поперед всего за святую православную веру: чтобы пришло наконец такое время,
чтобы по всему свету разошлась и везде была бы одна святая вера, и все, сколько ни есть
бусурменов, все бы сделались христианами! Да за одним уже разом выпьем и за Сечь, чтобы
долго она стояла на погибель всему бусурменству, чтобы с каждым годом выходили из нее
молодцы один одного лучше, один одного краше. Да уже вместе выпьем и за нашу
собственную славу, чтобы сказали внуки и сыны тех внуков, что были когда-то такие,
которые не постыдили товарищества и не выдали своих. Так за веру, пане-братове, за веру!
– За веру! – загомонели все, стоявшие в ближних рядах, густыми голосами.
– За веру! – подхватили дальние; и все что ни было, и старое и молодое, выпило за
веру.
– За Сичь! – сказал Тарас и высоко поднял над головою руку.
– За Сичь! – отдалося густо в передних рядах. – За Сичь! – сказали тихо старые,
моргнувши седым усом; и, встрепенувшись, как молодые соколы, повторили молодые: – За
Сичь!
И слышало далече поле, как поминали козаки свою Сичь.
– Теперь последний глоток; товарищи, за славу и всех христиан, какие живут на свете!
И все козаки, до последнего в поле, выпили последний глоток в ковшах за славу и всех
христиан, какие ни есть на свете. И долго еще повторялось по всем рядам промеж всеми
куренями:
– За всех христиан, какие ни есть на свете!
Уже пусто было в ковшах, а всё еще стояли козаки, поднявши руки. Хоть весело
глядели очи их всех, просиявшие вином, но сильно загадались они. Не о корысти и военном
прибытке теперь думали они, не о том, кому посчастливится набрать червонцев, дорогого
оружия, шитых кафтанов и черкесских коней; но загадалися они – как орлы, севшие на
вершинах обрывистых, высоких гор, с которых далеко видно расстилающееся беспредельно
море, усыпанное, как мелкими птицами, галерами, кораблями и всякими судами,