Page 52 - Тарас Бульба

могиле? или уже и в самой могиле нет его? Разведаю во что бы то ни стало!» И через неделю
уже очутился он в городе Умани, вооруженный, на коне, с копьем, саблей, дорожной
баклагой у седла, походным горшком с саламатой, пороховыми патронами, лошадиными
путами и прочим снарядом. Он прямо подъехал к нечистому, запачканному домишке, у
которого небольшие окошки едва были видны, закопченные неизвестно чем; труба заткнута
была тряпкою, и дырявая крыша вся была покрыта воробьями. Куча всякого сору лежала
пред самыми дверьми. Из окна выглядывала голова жидовки, в чепце с потемневшими
жемчугами.
– Муж дома? – сказал Бульба, слезая с коня и привязывая повод к железному крючку,
бывшему у самых дверей.
– Дома, – сказала жидовка и поспешила тот же час выйти с пшеницей в корчике 37 для
коня и стопой пива для рыцаря.
– Где же твой жид?
– Он в другой светлице молится, – проговорила жидовка, кланяясь и пожелав здоровья
в то время, когда Бульба поднес к губам стопу.
– Оставайся здесь, накорми и напои моего коня, а я пойду поговорю с ним один. У меня
до него дело.
Этот жид был известный Янкель. Он уже очутился тут арендатором и корчмарем;
прибрал понемногу всех окружных панов и шляхтичей в свои руки, высосал понемногу
почти все деньги и сильно означил свое жидовское присутствие в той стране. На расстоянии
трех миль во все стороны не оставалось ни одной избы в порядке: все валилось и дряхлело,
все пораспивалось, и осталась бедность да лохмотья; как после пожара или чумы,
выветрился весь край. И если бы десять лет еще пожил там Янкель, то он, вероятно,
выветрил бы и все воеводство. Тарас вошел в светлицу. Жид молился, накрывшись своим
довольно запачканным саваном, и оборотился, чтобы в последний раз плюнуть, по обычаю
своей веры, как вдруг глаза его встретили стоявшего напади Бульбу. Так и бросились жиду
прежде всего в глаза две тысячи червонных, которые были обещаны за его голову; но он
постыдился своей корысти и силился подавить в себе вечную мысль о золоте, которая, как
червь, обвивает душу жида.
– Слушай, Янкель! – сказал Тарас жиду, который начал перед ним кланяться и запер
осторожно дверь, чтобы их не видели. – Я спас твою жизнь, – тебя бы разорвали, как собаку,
запорожцы; теперь твоя очередь, теперь сделай мне услугу!
Лицо жида несколько поморщилось.
– Какую услугу? Если такая услуга, что можно сделать, то для чего не сделать?
– Не говори ничего. Вези меня в Варшаву.
– В Варшаву? Как в Варшаву? – сказал Янкель. Брови и плечи его поднялись вверх от
изумления.
– Не говори мне ничего. Вези меня в Варшаву. Что бы ни было, а я хочу еще раз
увидеть его, сказать ему хоть одно слово.
– Кому сказать слово?
– Ему, Остапу, сыну моему.
– Разве пан не слышал, что уже…
– Знаю, знаю все: за мою голову дают две тысячи червонных. Знают же, они, дурни,
цену ей! Я тебе пять тысяч дам. Вот тебе две тысячи сейчас, – Бульба высыпал из кожаного
гамана 38 две тысячи червонных, – а остальные – как ворочусь.
Жид тотчас схватил полотенце и накрыл им червонцы.
– Ай, славная монета! Ай, добрая монета! – говорил он, вертя один червонец в руках и

37 Корчик – ковш.

38 Гаман – кошелек, бумажник.