Page 89 - Детство. Отрочество. После бала
P. 89

руками,  когда  начинает  смеяться.  Любочка  всегда  сидит  прямо  и  ходит  опустив  руки;
               Катенька держит голову несколько набок и ходит сложив руки. Любочка всегда ужасно рада,
               когда ей удается поговорить с большим мужчиной, и говорит, что она непременно выйдет
               замуж за гусара; Катенька же говорит, что все мужчины ей гадки, что она никогда не выйдет
               замуж, и делается совсем другая, как будто она боится чего-то, когда мужчина говорит с ней.
               Любочка  вечно  негодует  на  Мими  за  то,  что  ее  так  стягивают  корсетами,  что  «дышать
               нельзя»,  и  любит  покушать;  Катенька,  напротив,  часто,  поддевая  палец  под  мыс  своего
               платья,  показывает  нам,  как  оно  ей  широко,  и  ест  чрезвычайно  мало.  Любочка  любит
               рисовать  головки;  Катенька  же  рисует  только  цветы  и  бабочек.  Любочка  играет  очень
               отчетливо фильдовские концерты, некоторые сонаты Бетховена; Катенька играет варьяции и
               вальсы, задерживает темп, стучит, беспрестанно берет педаль и, прежде чем начинать играть
               что-нибудь, с чувством берет три аккорда arpeggio…
                     Но Катенька, по моему тогдашнему мнению, больше похожа на большую, и поэтому
               гораздо больше мне нравится.

                                                         Глава XXII
                                                            Папа

                     Папа  особенно  весел  с  тех  пор,  как  Володя  поступил  в  университет,  и  чаще
               обыкновенного приходит обедать к бабушке. Впрочем, причина его веселья, как я узнал от
               Николая, состоит в том, что он в последнее время выиграл чрезвычайно много. Случается
               даже,  что  он  вечером,  перед  клубом,  заходит  к  нам,  садится  за  фортепьяно,  собирает  нас
               вокруг  себя  и,  притоптывая  своими  мягкими  сапогами  (он  терпеть  не  может  каблуков  и
               никогда не носит их), поет цыганские песни. И надобно тогда видеть смешной восторг его
               любимицы Любочки, которая с своей стороны обожает его. Иногда он приходит в классы и с
               строгим лицом слушает, как я сказываю уроки, но по некоторым словам, которыми он хочет
               поправить меня, я замечаю, что он плохо знает то, чему меня учат. Иногда он потихоньку
               мигает  и  делает  нам  знаки,  когда  бабушка  начинает  ворчать  и  сердиться  на  всех  без
               причины.  «Ну,  досталось  же  нам,  дети», –  говорит  он  потом.  Вообще  он  понемногу
               спускается  в  моих  глазах  с  той  недосягаемой  высоты,  на  которую  его  ставило  детское
               воображение. Я с тем же искренним чувством любви и уважения целую его большую белую
               руку,  но  уже  позволяю  себе  думать  о  нем,  обсуживать  его  поступки,  и  мне  невольно
               приходят о нем такие мысли, присутствие которых пугает меня. Никогда не забуду я случая,
               внушившего мне много таких мыслей и доставившего мне много моральных страданий.
                     Один раз, поздно вечером, он, в черном фраке и белом жилете, вошел в гостиную с тем,
               чтобы взять с собой на бал Володю, который в это время одевался в своей комнате. Бабушка
               в  спальне  дожидалась,  чтобы  Володя  пришел  показаться  ей  (она  имела  привычку  перед
               каждым балом призывать его к себе, благословлять, осматривать и давать наставления). В
               зале, освещенной только одной лампой, Мими с Катенькой ходила взад и вперед, а Любочка
               сидела за роялем и твердила второй концерт Фильда, любимую пьесу maman.
                     Никогда  ни  в  ком  не  встречал  я  такого  фамильного  сходства,  как  между  сестрой  и
               матушкой.  Сходство  это  заключалось  не  в  лице,  не  в  сложении,  но  в  чем-то  неуловимом:
               в руках, в манере ходить, в особенности в голосе и в некоторых выражениях. Когда Любочка
               сердилась и говорила: «целый век не пускают», это слово  целый век,         которое имела тоже
               привычку говорить maman, она выговаривала так, что, казалось, слышал ее, как-то протяжно:
               це-е-лый век; но необыкновеннее всего было это сходство в игре ее на фортепьяно и во всех
               приемах  при  этом:  она  так  же  оправляла  платье,  так  же  поворачивала  листы  левой  рукой
               сверху,  так  же  с  досады  кулаком  била  по  клавишам,  когда  долго  не  удавался  трудный
               пассаж, и говорила: «ах, бог мой!», и та же неуловимая нежность и отчетливость игры, той
               прекрасной фильдовской игры, так хорошо названной jeu perlé        79 , прелести которой не


                 79   блистательной игрой (фр. ).
   84   85   86   87   88   89   90   91   92   93   94