Page 11 - Ночевала тучка золотая

— Ей, Можай, дальше поезжай!
— Кашира — протухла, не жила!
— Орехово-Зуево — раздето-разуево!
— Коломна всегда голодна!
Нас побить, побить хотели Загорские ежики, А мы сами не стерпели — Наточили
ножики!
Хором орали частушку, но зла в словах не было. Орали скорее по привычке.
Поезд, как ковчег, собирал из детдомов каждой твари по паре, и жить им теперь
предстояло, как после великого потопа, на одной кавказской земле.
А ведь было, когда загорские подкараулили дмитровских, которые к монастырю
пришли попрошайничать, и свирепо их избили. Изметелили так, что те долго не
показывались, зализывали раны. А потом изловили кого-то из загорских, заехавших в
Дмитров к родне, и месяц продержали в холодной брошенной церкви, сыром склепе. Те не
остались в долгу, выловили дмитровского в электричке и к кресту на кладбище на ночь
привязали: орал как резаный! Но кто ночью придет на кладбище, да на такой крик?..
Наоборот, прохожие бежали подальше.
Бывали штуки и похлеще между колониями и детдомами подмосковных городов, и
стычки ножевые, и засады, и осады самих детдомов…
А теперь вот всех, всех совместно жизнь-злодейка свела. Будто несовместимые
химические реактивы в одной колбе — поезде. Такая бурная реакция произошла, что,
казалось, эшелон раньше срока разлетится вдребезги!
Слава богу, что у него не один, много вагонов!
Смешивалось не сразу, а полегоньку, так бы ни одно железо не выдержало. Потасовки
кой-где произошли, и кто-то, правда, дорогой сбежал в другой вагон, а то и на другой
поезд… не без этого.
К ночи состав стал затихать. Его набили доверху, как коробочку. Каждому из
прибывших надо было не только чужих освистать, но и о себе подумать: найти полку,
оттереть, отпихнуть соседа, воткнуться так, чтобы можно было сидеть, а лучше того, лежать.
Как и сделали наши Кузьменыши.
Внизу, под их полками, тоже шла обычная свара. Кто-то кого-то не пускал, отталкивал,
спихивал, изгонял… Поднимался крик; вмешивались взрослые.
Постепенно улеглись.
Разместили на одну нижнюю полку по двое, валетом, заполнили на ночь и место на
полу, в коридоре. И Кузьменыши, заняв третьи полки, не прогадали. Сюда никто не лез,
высоко. И лезть высоко, и падать, если залезешь.
А если кто совался к братьям снизу, посмотреть, их ногами в любопытные рожи
отбрыкивали. Нечего, мол, зыркать туда, куда не просят! Ничего вы тут своего не оставляли!
Возлежали, как бояре, каждый отдельно на третьей полке, и с высоты своего
положения, будто в кино, наблюдали, что происходит внизу.
Разговорчики, смешки, анекдотики… Кто-то песенку запел: «На Кавказских на горах
жил задрипанный монах, он там золото искал, никого не подпускал, вот он золото нашел,
продавать его пошел…"Чем там дело у монаха с золотом да Кавказом кончилось, осталось
неизвестным: вагон дернуло!
Все затихли. Слушали. Верили и не верили, неужто тронулись, поехали?
А тут, помедлив, дернул вагон еще раз, посильней, клацнул, железом застрежетал и
правда поехал! Это стало ясно по легкому поскрипыванью, по редким пока толчкам да
перестукам.
Никто не бросился к окну наблюдать, как она, столица мира, начнет уплывать редкими
огнями, демаскированная уже, в прошлое, назад, в темноту.
Да плевать всем было! И нашим героям было наплевать на Москву, которая, это знали
по собственной шкуре, слезам не верит!
Внизу лишь пискнули, как бы понимая, что на прощание положено ту, которой не