Page 124 - Ночевала тучка золотая

песни о Буденном и Климе Ворошилове… Они все скаковые, под лошадиный ритм бегать
удобней. А потом пришла на ум та, которую они орали в спальне: «Бродили мы с приятелем
вдвоем… Бродили мы с приятелем по диким по горам, по диким по горам…"Он стал учить
Алхузура этой песне. Вдвоем они кричали что есть мочи, прыгали, бегали, толкали друг
друга плечами… А потом вышло солнце, пробилось сквозь густой туман, стало чуть теплее.
Они легли прямо на траву и снова заснули, счастливые оттого, что не надо им больше
дрожать от холода.
Алхузуру снился родной дом, и мать ругала его, что он не выучил уроков. А Кольке
приснился брат Сашка, который пришел к кошаре и спрашивал: «Зачэм спыш? Смытры,
хоры кругом, а ти спыш? Да?» И все дергал за плечо.
Колька проснулся и не мог понять, что же происходит. Над ним стоял Алхузур и еще
какой-то мужчина, в рыжей бараньей шубе, в зимней шапке и с ружьем в руках.
— Спыш, да? — кричал мужчина странным переливчатым голосом, который шел
прямо из горла. — С рускым свиным спыш? Да? А сам чычен, да?
Алхузур тянул его за руку, державшую ружье, это ружье он направлял на Кольку.
Спросонья Колька ничего и не понял. Он глаза протер и хотел подняться, но мужчина
пхнул ногой, и Колька полетел наземь, больно ударился плечом.
— Лыжат! — закричал мужчина громко. — Стрылат буду!
Он опять наставил на Кольку ружье, и Колька лег, глазами в землю. Так он лежал и
слышал, как кричал мужчина и кричал Алхузур. Но Алхузур громко говорил по-своему, а
мужчина отвечал ему по-русски, наверное, чтобы слышал Колька. Чтобы ясно ему было, что
его сейчас убьют.
Мужчина гремел:
— Мой зымла! Он на мой зымла приходыт! Мой дом! Мой сад! А я стрылат за то… Я
убыват…
— Ма тоха цунна! — кричал Алхузур. — Не убей! Он мынэ от быэц спысат… Он мынэ
брат называт… Мужчина посмотрел на Кольку:
— Хан це хун ю? Разбырат? Нэт? Как зыват?
Колька повернулся. Мужчина посмотрел на Кольку холодно, жестко, и цвет его глаз
был такой же стальной, как дуло его ружья, направленного на Кольку.
Колька хотел опять приподняться, но мужчина прикрикнул:
— Лыжат! Отвечат! Хан це хун ю? Хо мила ву?
— Ну, Колька, — сказал Колька, лежа и глядя на мужчину. Он опустил глаза от ружья
и увидел, что на ногах у мужчины обмотки и галоши, крест-накрест повязанные лыком. А
тулуп у него драный, видать, долго ходил по колючкам. На голове папаха, такая же драная, а
тулуп перепоясан блестящим серебряным ремешком… Ну, точно таким, какой был у них с
Сашкой. Странно, но именно папаха и ремешок поразили Кольку, который и думать о них не
должен, его убивать собирались…
— Колка? — переспросил мужчина. — А зачэм пры-шел? Хор — зачэм? Чычен
слыдыш зачэм?
— Я не слежу, — сказал Колька. — Я вот с ним…
— Ми брат! Ми брат! — выкрикнул Алхузур.
— Со кхеру хех, — сказал горец, повернувшись к Алхузуру.
— Ма хеве со, — отвечал тот.
Горец посмотрел на Кольку, на Алхузура и добавил по-русски:
— Его убыт надта! Он будыт быэц прывадыт!
— Ма хеве со, — крикнул Алхузур. И заплакал. Так и было: Колька лежал и смотрел на
мужчину, на ружье, а рядом плакал Алхузур. Колька без страха подумал, что, наверное, его
сейчас убьют. Как убили Сашку Но, наверное, больно, только когда наставляют ружье, а
потом, когда выстрелят, больно уже не будет. А они с Сашкой снова встретятся там, где
люди превращаются в облака. Они узнают друг друга. Они будут плыть над серебряными
вершинами Кавказских гор золотыми круглыми тучками, и Колька скажет: