Page 123 - Ночевала тучка золотая
P. 123

Они найдут эту дорогу, и каждый из вернувшихся, придя сюда, возьмет камень своих
               предков, чтобы поставить его на свое место.
                     Они унесут ее всю, и дороги, ведущей в пропасть, не станет.
                     — Может,  рвануть  к  станции? —  спросил  последний  раз  Колька. —  На  подсобном
               хозяйстве знаешь как здорово?! Будем чуреки печь… Дылду сварим… А?
                     Алхузур покачал головой и указал на горы.
                     — Тут стрылат, там не стрылат, — бормотал упрямо и смотрел себе под ноги.
                     — Ладно, — согласился Колька. — Раз брат, то вместе идти надо. Мы с братом порознь
               не ходили. Ты понял?
                     — Панымат, — кивал Алхузур. — Одын брат — дыва хлаз, а дыва брат — четыры хлаз!
                     — Во  дает! —  воскликнул  Колька  и  тут  же  оглянулся,  заткнул  себе  рот.  Негромко
               продолжал: — Ты прям как Сашка… Он то же самое говорил!
                     — Я Саск… — подтвердил Алхузур. — Я будыт хырош Саск… А там… — Он указал
               на горы. — Я будыт хырош Алхузур… А хлеб будыт бепих, а кукуруза — качкаш… А вода
               будыт хи…
                     Колька  нахмурился.  В  памяти,  навечно  врезанная,  возникла  рыжая  теплушка  на
               станции Кубань, из окошек зарешетчатых тянулись руки, губы, молящие глаза… И до сих
               пор бьющий по ушам крик: «Хи! Хи! Хи! Хи'» Так вот что они просили!
                     Ребята  пробирались  вдоль  узких  оврагов,  переходящих  в  складки  гор.  Попалось
               огромное дерево грецкого ореха, и Алхузур ловко сшибал орехи палкой, а Колька собирал за
               пазуху. Потом они ели дикий сладкий шиповник, нашли несколько грибов, но те оказались
               горькими.
                     Тяжелый дым сопровождал беглецов всю дорогу, и Колька, еще слабый после болезни,
               часто садился отдыхать.
                     Алхузур  же  карабкался  по  камням,  лишь  голые  ноги  из-под  ватника  мелькали.  Пока
               Колька  отдыхал,  он  успевал  пробежать  по  кустам  и  приносил  дикие  кислые  яблочки  и
               груши.
                     — Былшой полза, — обычно говорил он, протягивая фрукты и улыбаясь. — А в Хор
               дым нэт… Там хырош будыт…
                     Один  раз  наткнулись  на  солдат,  но  те  ребят  не  заметили  Они  возились  с  машиной,
               которая  невесть  каким  образом  сползла  на  обочину  и  там  застряла.  Солдаты  матерились,
               кляли горы, кляли чеченцев и свою машину в придачу.
                     Колька следил за ними из-за кустов, с горки, которая была над ними. Он прошептал
               Алхузуру:
                     — Хочешь, я к ним спущусь? Попрошу поесть? А? Алхузур задрожал весь, как тогда в
               колонии.
                     — Нэт!  Нэт! —  закричал  он,  двое  из  солдат  оглянулись  Едва  успели  мальчики
               пригнуться,  как  раздалась  автоматная  очередь  Но  солдаты  пальнули  и  снова  занялись
               машиной, стреляли они, видно, на всякий случай. Эхо разносило выстрелы по горам. Так что
               могло показаться, палят со всех сторон.
                     Ребята отползли от края и пошли в противоположную сторону.
                     К ночи пришли они к ветхому сарайчику, кошаре, в котором обычно живут пастухи.
               Так пояснил Алхузур. Около кошары был небольшой садик и огород, сейчас они оказались в
               полном  забросе.  И  все-таки  ребята  отрыли  несколько  морковин,  почистили  их  о  траву  и
               съели. И орехи доели.
                     Ночь была холодной, горы давали о себе знать. Они спали, обнявшись, на соломенной
               подстилке, но все равно мерзли, а накрыться им было нечем. Под утро стало невмочь, оба
               дрожали и даже говорить не могли: языки позастывали.
                     Тогда Алхузур стал бегать вокруг кошары и петь свои странные, булькающие песни.
                     Колька тоже побежал, заорал изо всех сил свою песню. «От края до края по горным
               вершинам,  где  гордый  орел  совершает  полет,  о  Сталине  мудром,  родном  и  любимом,
               прекрасные песни слагает народ…» Но песня о Сталине его не согрела. Он стал вспоминать
   118   119   120   121   122   123   124   125   126   127   128