Page 123 - Ночевала тучка золотая
P. 123
Они найдут эту дорогу, и каждый из вернувшихся, придя сюда, возьмет камень своих
предков, чтобы поставить его на свое место.
Они унесут ее всю, и дороги, ведущей в пропасть, не станет.
— Может, рвануть к станции? — спросил последний раз Колька. — На подсобном
хозяйстве знаешь как здорово?! Будем чуреки печь… Дылду сварим… А?
Алхузур покачал головой и указал на горы.
— Тут стрылат, там не стрылат, — бормотал упрямо и смотрел себе под ноги.
— Ладно, — согласился Колька. — Раз брат, то вместе идти надо. Мы с братом порознь
не ходили. Ты понял?
— Панымат, — кивал Алхузур. — Одын брат — дыва хлаз, а дыва брат — четыры хлаз!
— Во дает! — воскликнул Колька и тут же оглянулся, заткнул себе рот. Негромко
продолжал: — Ты прям как Сашка… Он то же самое говорил!
— Я Саск… — подтвердил Алхузур. — Я будыт хырош Саск… А там… — Он указал
на горы. — Я будыт хырош Алхузур… А хлеб будыт бепих, а кукуруза — качкаш… А вода
будыт хи…
Колька нахмурился. В памяти, навечно врезанная, возникла рыжая теплушка на
станции Кубань, из окошек зарешетчатых тянулись руки, губы, молящие глаза… И до сих
пор бьющий по ушам крик: «Хи! Хи! Хи! Хи'» Так вот что они просили!
Ребята пробирались вдоль узких оврагов, переходящих в складки гор. Попалось
огромное дерево грецкого ореха, и Алхузур ловко сшибал орехи палкой, а Колька собирал за
пазуху. Потом они ели дикий сладкий шиповник, нашли несколько грибов, но те оказались
горькими.
Тяжелый дым сопровождал беглецов всю дорогу, и Колька, еще слабый после болезни,
часто садился отдыхать.
Алхузур же карабкался по камням, лишь голые ноги из-под ватника мелькали. Пока
Колька отдыхал, он успевал пробежать по кустам и приносил дикие кислые яблочки и
груши.
— Былшой полза, — обычно говорил он, протягивая фрукты и улыбаясь. — А в Хор
дым нэт… Там хырош будыт…
Один раз наткнулись на солдат, но те ребят не заметили Они возились с машиной,
которая невесть каким образом сползла на обочину и там застряла. Солдаты матерились,
кляли горы, кляли чеченцев и свою машину в придачу.
Колька следил за ними из-за кустов, с горки, которая была над ними. Он прошептал
Алхузуру:
— Хочешь, я к ним спущусь? Попрошу поесть? А? Алхузур задрожал весь, как тогда в
колонии.
— Нэт! Нэт! — закричал он, двое из солдат оглянулись Едва успели мальчики
пригнуться, как раздалась автоматная очередь Но солдаты пальнули и снова занялись
машиной, стреляли они, видно, на всякий случай. Эхо разносило выстрелы по горам. Так что
могло показаться, палят со всех сторон.
Ребята отползли от края и пошли в противоположную сторону.
К ночи пришли они к ветхому сарайчику, кошаре, в котором обычно живут пастухи.
Так пояснил Алхузур. Около кошары был небольшой садик и огород, сейчас они оказались в
полном забросе. И все-таки ребята отрыли несколько морковин, почистили их о траву и
съели. И орехи доели.
Ночь была холодной, горы давали о себе знать. Они спали, обнявшись, на соломенной
подстилке, но все равно мерзли, а накрыться им было нечем. Под утро стало невмочь, оба
дрожали и даже говорить не могли: языки позастывали.
Тогда Алхузур стал бегать вокруг кошары и петь свои странные, булькающие песни.
Колька тоже побежал, заорал изо всех сил свою песню. «От края до края по горным
вершинам, где гордый орел совершает полет, о Сталине мудром, родном и любимом,
прекрасные песни слагает народ…» Но песня о Сталине его не согрела. Он стал вспоминать