Page 119 - Ночевала тучка золотая
P. 119

Алхузур поворочался, повздыхал. Но выползать из-под матраца не решался. Так и полз
               к Кольке со своим матрацем, который тянул за собой В случае опасности можно укрыться.
               Ему, наверное, казалось, что так он защищен лучше.
                     Колька разломил хлеб пополам и таблетки разделил. Вышло по три штуки.
                     Указывая на хлеб, спросил:
                     — Это как по-вашему?
                     — Бепиг…
                     Алхузур с жадностью набросился на хлеб.
                     — Ты  не  торопись,  ты  с  кашей  давай, —  посоветовал  Колька. —  С  кашей-то  всегда
               сытней! А воды мы потом из Сунжи принесем ..
                     — Солжа… — поправил его Алхузур. — Дыва река, таэк зови…
                     — Разве их две? — удивился Колька, пробуя кашу.
                     — Одын, но как дыва.
                     — Два  русла,  что  ли? —  удивился  Колька. —  Прям  как  мы  с  Сашкой…  Были…  Мы
               тоже двое, как один… Солжа, словом!
                     Кашу  брали  руками,  съели  все  и  мисочку  пальцами  вычистили.  Корочкой  бы,  но
               корочку сжевали раньше. Довольные, посмотрели друг на друга.
                     — Теперь ты мой брат, — сказал, подумав, Колька. — Мы с тобой Солжа… Они завтра
               придут  за  нами,  фамилию  спросят,  а  ты  скажи,  что  ты  Кузьмин…  Запомнишь?  По-
               нормальному, так Кузьменыш… А хлеб, это для нас с тобой бепиг, а для них хлеб это хлеб…
               Не проговорись, смотри… Сашка Кузьмин, вот кто ты теперь!
                     — Я Саск, — подтвердил Алхузур. — Я брат Саск… Он спросил, вздохнув:
                     — А дыругой брат Саск гыде?
                     — Уехал, — ответил Колька. — Он на поезде в горы уехал.
                     — Я гоже хадыт буду, — заявил Алхузур. — Я бегат буду… Ат баэц…
                     — Зачем? —  не  понял  Колька. —  Бойцы  хорошие…  Боец  Чернов  нам  каши  дал.
               Алхузур закрыл глаза.
                     — Баэц чурт ломат…
                     — Могилы, что ли? Ну и пускай ломают, нам-то что! Но Алхузур твердил свое:
                     — Плох, кохда ламат чурт… плох… Он закатил глаза, изображая всем своим видом,
               насколько это плохо.
                     — Ну,  чего  ты  разнылся-то! —  крикнул  Колька. —  Плох  да  плох.  Могиле  не  может
               быть плохо! Она мертвая!
                     Алхузур вытянул трубочкой губы и произнес, будто запел,  вид  у  него при этом был
               ужасно дурашливый.
                     — Камен нэт, мохил-чур-нэт… Нэт и чечен… Нэт и Алхузур… Зачем, зачем я?
                     — А я тебе твердю, — сказал, разозлившись, Колька. — Если я есть, значит, и ты есть.
               Оба мы есть. Разбираешь? Как Солжа твоя.
                     Алхузур посмотрел на небо, зачернившее окно, ткнул туда пальцем, потом указал на
               себя:
                     — Алхузур у чечен — пытыца, так зави. Он лытат будыт… Хоры. Дада-бум! Нана-бум!
               Алхузур не лытат в хоры и ему… бум…
                     Он выразительно показал пальцем, изобразив пистолет.

                                                              30

                     В  Москве,  в  Лефортове,  за  спиной  студенческих  общежитии  МЭИ,  стоит
               четырехэтажное  кирпичное  здание  бани.  По  средам  там  собирается  команда  любителей
               помыться и попариться. Студенты, пенсионеры, военные.
                     Однажды  мой  приятель,  полковник,  привел  меня  сюда.  Было  это  в  начале  марта.
               Представил человеку пенсионного возраста, крепкому, но с животиком, произнеся:
                     — Вот, Виктор Иваныч… Надо показать ему (то есть мне) нашу баньку по всем, как
   114   115   116   117   118   119   120   121   122   123   124