Page 30 - В списках не значился

разбомбленный.
Оступаясь — ему очень не хотелось ползти при этом маленьком красноармейце, —
Плужников поднялся на откос, лег рядом с бойцом и выглянул: неподалеку действительно
лежал убитый в гимнастерке и галифе, но без сапог и пилотки. Темная голова отчетливо
виднелась на белом песке. Это был первый убитый, которого видел Плужников, и жуткое
любопытство невольно притягивало к нему. И поэтому молчал он долго.
— Вот тебе и Кондаков, — вздохнул боец. — Конфеты любил, ириски. А жаден был —
хлебца не выпросишь.
— Так. Где склад? — спросил Плужников, с усилием отрываясь от убитого Кондакова,
который был когда-то жадным и очень любил ириски.
— А вон бугорок вроде. Видите? Только вход где в него, этого не знаю.
Недалеко от склада за изрытой снарядами, изломанной зеленью виднелось массивное
здание, и Плужников понял, что это и есть клуб, в котором, по словам бойца, уже засели
немцы. Оттуда слышались короткие автоматные очереди, но куда они били, Плужников
понять не мог.
— По Белому дворцу садют, — сказал боец. — Левей гляньте. Инженерное управление.
Плужников глянул: за низкой оградой, окружавшей двухэтажное, уже меченное
снарядами здание, лежали люди. Он отчетливо видел огоньки их частых беспорядочных
выстрелов.
— По моей команде бежим до… — Он запнулся, но продолжил: — До Кондакова. Там
падаем, даже если немцы не откроют огня. Поняли? Внимание. Приготовились. Вперед!
Он бежал в рост, не пригибаясь, не столько потому, что голова его еще кружилась, а
чтобы не выглядеть трусом в глазах этого перепуганного парнишки в синей майке. На одном
дыхании он домчался до убитого, но не остановился, как сам же приказывал, а побежал
дальше, к оружейному складу. И, только добежав до него, вдруг испугался, что вот сейчас-то
его и убьют. Но тут, громко дыша, притопал боец, и Плужников поспешно отогнал от себя
страх и даже улыбнулся этому стриженому красноармейцу:
— Чего пыхтишь?
Боец ничего не ответил, но тоже улыбнулся, и обе эти улыбки были похожи друг на
друга, как две капли воды.
Они трижды обошли земляной бугор, но нигде не нашли ничего похожего на вход. Все
вокруг было уже взрыто и вздыблено, и то ли вход завалило при обстреле, то ли боец что-то
напутал, то ли мертвый Кондаков бежал совсем не в ту сторону, а только Плужников понял,
что вновь остался с одним пистолетом, променяв удобную дальнюю воронку на почти
оголенное место рядом с церковью. Он с тоской оглянулся на низкую ограду Белого дворца,
на беспорядочные огоньки выстрелов: там были свои, и Плужникову нестерпимо захотелось
к ним.
— К нашим бежим, — не глядя, сказал он. — Как скажу «три». Готов?
— Готов, — вздохнул боец. — А они в лоб жахнут: как раз сюда целят-то.
— Не жахнут, — не очень уверенно ответил Плужников. — Свои же мы, красные.
Он так и сказал «красные». Как в детстве, когда играл во дворе в Чапаева, но Чапаевым
его никто не признавал, и ему всегда приходилось довольствоваться ролью командира
эскадрона Жихарева.
По его команде они снова побежали, прыгая через воронки и через убитых, не ложась и
не пригибаясь. Бежали навстречу огонькам, и Плужников все время кричал «свои!», но
оттуда все стреляли и стреляли, и несколько раз он отчетливо слышал негромкий пулевой
посвист. И опять им повезло: они добежали до ограды, перемахнули через нее и, задыхаясь,
упали на землю уже в безопасности и среди своих. А злой старший лейтенант в старательно
застегнутой, но очень грязной гимнастерке сердито кричал:
— Перебежками надо, понятно? Перебежками!.. Отдышавшись, Плужников хотел
доложить, но старший лейтенант доклада слушать не стал, а послал его на левый фланг
жиденькой обороны с приказом вести особое наблюдение в сторону Тереспольских ворот: он