Page 18 - Завтра была война...

— Ну, договаривай, — улыбалась Вика. — Так почему же? Искра хотела выложить все
про духи, белье, шубки и служебную машину, которая сегодня в десять должна была заехать
за Викой. Хотела, но не решилась, потому что дело касалось некоторых девичьих тайн. И
проклинала себя за слабость.
— Потому что у меня папа крупнейший руководитель? Ну и что же здесь плохого? Мне
нечего стыдиться своего папы…
— Артемон! — вдруг отчаянно крикнула Зиночка: ей до боли стало жалко
безотцовщину Искру. — Налей мне ситро, Артемон…
Все хохотали долго и весело, как можно хохотать только в детстве. И Зиночка хохотала
громче всех, неожиданно назвав Артема именем верного пуделя, а Сашка Стамескин даже
хрюкнул от восторга, и это дало новый повод для смеха. А когда отсмеялись, разговор
изменился. Жорка Ландыс начал рассказывать про письмо в Лигу Наций и при этом так
смотрел на Вику, что все стали улыбаться. А потом Искра, пошептавшись с Леной Боковой,
предложила играть в шарады, и они долго играли в шарады, и это тоже было весело. А потом
громко пели песни про Каховку, про Орленка и про своего сверстника, которого шлепнули в
Иркутске. И когда пели, Зина пробралась к Артему и виновато сказала:
— Ты прости, пожалуйста, что я назвала тебя Артемоном. Я вдруг назвала, понимаешь?
Я не придумывала, а — вдруг. Как выскочило.
— Ничего, — Артем боялся на нее смотреть, потому что она была очень близко, а
смотреть хотелось, и он все время вертел глазами.
— Ты правда не обижаешься?
— Правда. Даже, это… Хорошо, словом.
— Что хорошо?
— Ну, это. Артемон этот.
— А… А почему хорошо?
— Не знаю. — Артем скопил все мужество, отчаянно заглянул в Зиночкины блестящие
глазки, почувствовал вдруг жар во всем теле и выложил: — Потому что ты, понимаешь?
Тебе можно.
— Спасибо, — медленно сказала Зина, и глаза ее заулыбались Артему особой,
незнакомой ему улыбкой. — Я иногда буду называть тебя Артемоном. Только редко, чтобы
ты не скоро привык.
И отошла как ни в чем не бывало. И ничего ни в ней, ни в других не изменилось, но на
Артема вдруг обрушился приступ небывалой энергии. Он пел громче и старательнее всех, он
заводил старенький патефон, что принес Пашка Остапчук, он даже порывался танцевать —
но не с Зиной, нет! — с Искрой, оттопал ей ноги и оставил это занятие. Мама следила за ним
и улыбалась так, как улыбаются все мамы, открывая в своих детях что-то новое:
неожиданное и немного взрослое. А когда все разошлись и Артем помогал ей убирать со
стола, сказала:
— У тебя очень хорошие друзья, мальчик мой. У тебя замечательные друзья, но
знаешь, кто мне понравился больше всех?
Мне больше всех понравилась Зиночка Коваленко. Мне кажется, она очень хорошая
девочка.
— Правда, мам? — расцвел Артем.
И это был самый лучший подарок, который Артем получил ко дню своего рождения.
Мама знала, что ему подарить.
Но это было уже поздно вечером, когда черная «эмка» увезла Вику, а остальные весело
пошли на трамвай. И громко пели в пустом вагоне, а когда кому-нибудь надо было сходить,
то вместо «до свидания» уходящий почему-то кричал:
— Физкультпривет!
И все хором отвечали:
— Привет! Привет! Привет!
Но и это было потом, а тогда танцевали. Собственно танцевали только Лена с Пашкой