Page 28 - А зори здесь тихие

28

Хотел старшина пошутить с ней – ведь не чурбак нес все-таки, – а сказал совсем
другое:
– По сырому не особо бегай там.
Вода почти до колен доставала – холодная, до рези. Впереди Гурвич брела, юбку
подобрав. Мелькала худыми ногами, для равновесия размахивая сапогами. Оглянулась.
– Ну и водичка – бр-р!..
И юбку сразу опустила, подолом по воде волоча. Комендант крикнул сердито:
– Подол подбери!
Остановилась, улыбаясь:
– Не из устава команда, Федот Евграфыч…
Ничего, еще шутят! Это Васкову понравилось, и на свой фланг, где Комелькова уже
костры поджигала, он в хорошем настроении прибыл. Заорал что было сил:
– Давай, девки, нажимай веселей!..
Издалека Осянина тотчас же отозвалась:
– Э-ге-гей!.. Иван Иваныч, гони подводу!..
Кричали, валили подрубленные деревья, аукались, жгли костры. Старшина тоже иногда
покрикивал, чтоб и мужской голос слышался, но чаще, затаившись, сидел в ивняке, зорко
всматриваясь в кусты на той стороне.
Долго ничего там уловить невозможно было. Уже и бойцы его кричать устали, уже все
деревья, что подрублены были, Осянина с Комельковой повалить успели, уже и солнце над
лесом встало и речку высветило, а кусты с той стороны стояли недвижимо и молчаливо.
– Может, ушли? – шепнула над ухом Комелькова.
Леший их ведает, может, и ушли. Васков не стереотруба, мог и не заметить, как к
берегу они подползали. Они ведь тоже птицы стреляные: в такое дело не пошлют кого ни
попадя…
Это он подумал так. А сказал коротко:
– Годи.
И снова в кусты эти, до последнего прутика изученные, глазами впился. Так глядел, что
слеза прошибла. Моргнул, протер ладонью и – вздрогнул: почти напротив, через речку,
ольшаник затрепетал, раздался и в прогалине ясно обозначилось заросшее ржавой щетиной
молодое лицо.
Федот Евграфыч руку назад протянул, нащупал круглое колено, сжал. Комелькова уха
его губами коснулась:
– Вижу…
Еще один мелькнул, пониже. Двое выходили к берегу: без ранцев, налегке. Выставив
автоматы, обшаривали глазами голосистый берег.
Екнуло сердце Васкова: разведка! Значит, решились все-таки прощупать чащу,
посчитать лесорубов, найти меж ними щелочку. К черту все летело, весь замысел, все крики,
дымы и подрубленные деревья: немцы не испугались. Сейчас переправятся, юркнут в кусты,
змеями выползут на девичьи голоса, на костры, на шум. Пересчитают по пальцам, разберутся
и… и поймут, что обнаружены.
Федот Евграфыч плавно, ветку боясь шевельнуть, достал наган. Уж этих-то двух он
верняком прищучит, еще в воде, на подходе. Конечно, шарахнут тогда по нему из всех
автоматов, но девчата, возможное дело, уйти успеют, затаиться. Только бы Комелькову
отослать…
Он оглянулся: стоя сзади него на коленях, Евгения зло стягивала гимнастерку.
Швырнула на землю, вскочила, не таясь.
– Стой… – зашипел старшина. – Приказываю…
– Рая, Вера, идите купаться!.. – звонко выкрикнула Женька и напрямик, ломая кусты,
пошла к воде.
Федот Евграфыч зачем-то схватил ее гимнастерку, зачем-то прижал к груди. А гибкая
Комелькова уже вышла на каменистый, залитый солнцем плес.