Page 33 - А зори здесь тихие

33

матерью, как скрипели ворота. Лежала, прикидываясь спящей, а из-под закрытых век ползли
слезы.
В обед вернулся подвыпивший отец. Со стуком высыпал на стол колючие куски
синеватого колотого сахара, сказал с удивлением:
– А он птица, гость-то наш! Сахару велел нам отпустить, во как. А мы его в сельпе-то
своем уж год не видали. Целых три кило сахару!
Потом он замолчал, долго хлопал себя по карманам и из кисета достал смятый клочок
бумаги.
– Держи.

«Тебе надо учиться, Лиза. В лесу совсем одичаешь. В августе приезжай,
устрою в техникум с общежитием».

Подпись и адрес. И больше ничего – даже привета.
Через месяц умерла мать. Всегда угрюмый, отец теперь совсем озверел, пил втемную, а
Лиза по-прежнему ждала завтрашнего дня, покрепче запирала на ночь двери от отцовских
дружков. Но отныне этот завтрашний день прочно был связан с августом, и, слушая пьяные
крики за стеной, Лиза в тысячный раз перечитывала затертую до дыр записку.
Но началась война, и вместо города Лиза попала на оборонные работы. Все лето рыла
окопы и противотанковые укрепления, которые немцы аккуратно обходили, попадала в
окружения, выбиралась из них и снова рыла, с каждым разом все дальше и дальше
откатываясь на восток. Поздней осенью она оказалась где-то за Валдаем, прилепилась к
зенитной части и поэтому бежала сейчас на 171-й разъезд…
Васков понравился Лизе сразу: когда стоял перед их строем, растерянно моргая еще
сонными глазами. Понравилось его твердое немногословие, крестьянская неторопливость и
та особая, мужская основательность, которая воспринимается всеми женщинами как
гарантия незыблемости семейного очага. А случилось так, что вышучивать коменданта стали
все: это считалось хорошим тоном. Лиза не участвовала в подобных разговорах, но когда
всезнающая Кирьянова со смехом объявила, что старшина не устоял перед прелестями
квартирной хозяйки, Лиза вдруг вспыхнула:
– Неправда это! Неправда!..
– Влюбилась! – торжествующе ахнула Кирьянова. – Втюрилась наша Бричкина,
девочки! В душку военного втюрилась!
– Бедная Лиза! – громко вздохнула Гурвич.
Тут все загалдели, захохотали, а Лиза разревелась и убежала в лес. Плакала на пеньке,
пока ее не отыскала Рита Осянина.
– Ну, чего ты, дурешка? Проще жить надо. Проще, понимаешь?
Но Лиза жила, задыхаясь от застенчивости, а старшина – от службы, и никогда бы им и
глазами-то не столкнуться, если бы не этот случай. И поэтому Лиза летела через лес как на
крыльях.
«После споем с тобой, Лизавета, – сказал старшина. – Вот выполним боевой приказ – и
споем…»
Лиза думала о его словах и улыбалась, стесняясь того могучего темного чувства, что
нет-нет да и шевелилось в ней, вспыхивая на упругих щеках. И, думая о нем, она проскочила
мимо приметной сосны, а когда у болота вспомнила о слегах, возвращаться уже не хотелось.
Все кругом было в буреломе, сухостоях и валежнике, и Лиза быстро подобрала подходящую
жердь.
Перед тем как лезть в дряблую жижу, она затаенно прислушалась, а потом деловито
сняла с себя юбку. Привязав ее к вершине жерди, заботливо подоткнула гимнастерку под
ремень и, подтянув голубые казенные рейтузы, шагнула в болото.
На этот раз никто не шел впереди, расталкивая грязь. Жидкое месиво цеплялось за
бедра, волоклось за ней, и Лиза с трудом, задыхаясь и раскачиваясь, продвигалась вперед.