Page 32 - А зори здесь тихие

32

гостя тяжелый казенный тулуп и комковатую подушку.
– Постойте здесь.
По шаткой лестнице поднялась наверх, ощупью разворошила сено, бросила в изголовье
подушку. Можно было спускаться, звать гостя, но она, настороженно прислушиваясь, все
еще ползала в темноте по мягкому прошлогоднему сену, взбивая его и раскладывая
поудобнее. В жизни она бы никогда не призналась себе, что ждет скрипа ступенек под его
ногами, хочет суетливой и бестолковой встречи в темноте, его дыхания, шепота, даже
грубости. Нет, никаких грешных мыслей не приходило ей в голову: просто хотелось, чтобы
вдруг в полную мощь забилось сердце, чтобы пообещалось что-то туманное, жаркое,
помаячило бы и – исчезло.
Но никто не скрипел лестницей, и Лиза спустилась. Гость курил у входа, и она сердито
сказала, чтобы он не вздумал курить на сеновале.
– Я знаю, – сказал он и затоптал окурок. – Спокойной ночи.
И ушел спать. А Лиза побежала в дом убирать посуду. И пока убирала ее, тщательно,
куда медленнее обычного вытирая каждую тарелку, опять со страхом и надеждой ожидала
стука в окошко. И опять никто не постучал. Лиза задула лампу и пошла к себе, слушая
привычный кашель матери и тяжелый храп выпившего отца.
Каждое утро гость исчезал из дома и появлялся только поздним вечером, голодный и
усталый. Лиза кормила его; он ел торопливо, но без жадности, и это нравилось ей. Поев, он
сразу же шел на сеновал, а Лиза оставалась, потому что стелить постель больше не
требовалось.
– Что это вы ничего с охоты не приносите? – сказала она, набравшись храбрости.
– Не везет, – улыбнулся он.
– Исхудали только, – не глядя, продолжала она. – Разве ж это отдых?
– Это прекрасный отдых, Лиза, – вздохнул гость. – К сожалению, и он кончился: завтра
уезжаю.
– Завтра?.. – упавшим голосом переспросила Лиза.
– Да, утром. Так ничего и не подстрелил. Смешно, правда?
– Смешно, – печально согласилась она.
Больше они не говорили, но, как только он ушел, Лиза кое-как убралась на кухне и
юркнула во двор. Долго бродила вокруг сарая, слушала, как вздыхает и покашливает гость,
грызла пальцы. А потом тихо отворила дверь и быстро, боясь передумать, полезла на
сеновал.
– Кто? – тихо спросил он.
– Я, – прошептала Лиза. – Может, постель поправить…
– Не надо, – сухо перебил он. – Иди спать.
Лиза молчала, сидя где-то совсем рядом с ним в душной темноте сеновала. Он слышал
ее изо всех сил сдерживаемое дыхание.
– Что, скучно?
– Скучно, – еле слышно сказала она.
– Глупости не стоит делать даже со скуки.
Лизе казалось, что он улыбается. Злилась, ненавидела его и себя и сидела. Она не знала,
зачем сидит, как не знала и того, зачем шла сюда. Она почти никогда не плакала, потому что
была одинока и привыкла к этому, и теперь ей больше всего на свете хотелось, чтобы ее
пожалели. Чтобы говорили ласковые слова, гладили по голове, утешали и – в этом она себе
не признавалась, – может быть, даже поцеловали. Но не могла же она признаться, что
последний раз ее целовала мама пять лет назад и что поцелуй нужен ей сейчас как залог того
прекрасного завтрашнего дня, ради которого она жила на земле.
– Иди спать, – сказал он. – Я устал, мне рано ехать.
И зевнул. Длинно, равнодушно, с завыванием. Лиза, кусая губы, метнулась вниз,
больно ударилась коленкой о лестницу и вылетела во двор, с силой хлопнув дверью.
Утром она слышала, как отец запрягал казенного Дымка, как гость прощался с