Page 35 - А зори здесь тихие

35

отлично понимал, что врага да медведя с глазу спускать не годится. Леший его ведает, что он
там еще напридумал, куда рванется, где оставит секреты. Тут же выходило прямо как на
плохой облоге, когда не поймешь, кто за кем охотится: ты за медведем или медведь за тобой.
И чтобы такого не случилось, старшина девчат на берегу оставил, а сам с Осяниной произвел
поиск.
– Держи за мной, Маргарита. Я стал – ты стала, я лег – ты легла. С немцем в хованки
играть – почти как со смертью, так что в ухи вся влезь. В ухи да в глаза.
Сам он впереди держался. От куста к кусту, от скалы к скале. До боли в заросли
всматривался, ухом к земле приникал, воздух нюхал – весь взведенный был, как граната.
Высмотрев все и до звона наслушавшись, чуть рукой шевелил – и Осянина тут же к нему
подбиралась. Молча вдвоем слушали, не хрустнет ли где валежник, не заблажит ли дура
сорока, и опять старшина, пригнувшись, тенью скользил вперед, в следующее укрытие, а
Рита оставалась на месте, слушая за двоих.
Так прошли они гряду, выбрались на основную позицию, а потом – в соснячок, по
которому Бричкина утром, немцев обойдя, к лесу вышла. Все было пока тихо и мирно,
словно и не существовало в природе никаких диверсантов, но Федот Евграфыч не позволял
думать так ни себе, ни младшему сержанту.
За соснячком лежал мшистый, весь в валунах пологий берег Легонтова озера. Бор
начинался, отступя от него, на взгорке, и к нему вел корявый березняк да редкие хороводы
приземистых елок.
Здесь старшина задержался: биноклем кустарник обшарил, послушал, а потом,
привстав, долго нюхал слабый ветерок, что сползал по откосу к озерной глади. Рита, не
шевелясь, покорно лежала рядом, с досадой чувствуя, как медленно намокает во мху одежда.
– Чуешь? – тихо спросил Васков и посмеялся будто про себя. – Подвела немца
культура: кофею захотел.
– Почему так думаете?
– Дымком тянет, значит, завтракать уселись. Только все ли шестнадцать?..
Подумав, он аккуратно прислонил к сосенке винтовку, подтянул ремень – туже некуда,
присел.
– Подсчитать их придется, Маргарита, не отбился ли кто. Слушай вот что. Ежели
стрельба поднимется – немедля, в ту же секунду, уходи. Забирай девчат и уходи, и топайте
прямиком на восток аж до канала. Там насчет немца доложишь, хотя, мыслю я, знать они об
этом уже будут, потому как Лизавета Бричкина вот-вот должна до разъезда добежать. Все
поняла?
– Нет, – сказала Рита. – А вы?
– Ты это, Осянина, брось, – строго заметил старшина. – Мы тут не по грибы-ягоды
ходим. Уж если обнаружат меня, стало быть, живым не выпустят, в том не сомневайся. И
потому сразу же уходи. Ясен приказ?
Рита нахмуренно молчала.
– Что отвечать должна, Осянина?
– Ясен – должна отвечать.
Старшина усмехнулся и, пригнувшись, побежал к ближайшему валуну.
Рита все время смотрела ему вслед, но так и не заметила, когда же он исчез: словно
растворился вдруг среди серых замшелых валунов. Юбка и рукава гимнастерки промокли
насквозь; она полежала еще немного, а потом отползла назад и села на камень, настороженно
вслушиваясь в мирный шум леса.
Ждала она почти спокойно, твердо веря, что ничего не может случиться. Все ее
воспитание было направлено к тому, чтобы ждать только счастливых концов: сомнение в
удаче для ее поколения равнялось почти предательству. Ей случалось, конечно, ощущать и
страх и неуверенность, но внутреннее убеждение в благополучном исходе было всегда
сильнее реальных обстоятельств.
Но как Рита ни прислушивалась, как ни ожидала, Федот Евграфыч появился