Page 17 - Два капитана

гаясь, не помня себя от горя и не слыша ни слова. По­
том понял, что нет, он жив, но мать к нему не пускают.
Три раза она сказала, что он взят за убийство... ночью
убили сторожа на понтонном мосту... прежде чем я до­
гадался, что ночью — это сегодня ночью; что сторож —
это тот самый сторож; что понтонный мост — тот самый
понтонный мост, на котором он лежал, вытянув руки.
Я вскочил, бросился к матери, закричал. Она обняла
меня: должно быть, подумала, что я испугался. Но я уже
«говорил»...
Если бы я умел говорить!
Мне хотелось рассказать все, решительно все: и как
я тайком удрал на Песчинку ловить раков, и как черный
человек с тросточкой появился в проломе крепостной
стены, и как он ругался, скрипел зубами, а потом плю­
нул в костер и ушел. Слишком трудная задача для вось­
милетнего мальчика, который едва мог произнести два —
три невнятных слова!
— И дети-то расстроились,— вздохнув, сказала тетя
Даша, когда я замолчал и, думая, что теперь все ясно,
посмотрел на мать.
— Нет, он что-то хочет сказать. Ты что-нибудь зна­
ешь, Саня?
О, если бы я умел говорить! Снова принялся я рас­
сказывать, изображать... Мать понимала меня лучше
всех, но на этот раз я с отчаянием видел, что и она пе
понимает ни слова. Еще бы! Как не похожа была сцена
на понтонном мосту на то, что пытался изобразить ху­
денький черный мальчик, метавшийся по комнате в одной
рубашке! То он бросался на кровать, чтобы показать, как
крепко спал отец в эту ночь, то вскакивал на стул и
поднимал крепко сложенные кулаки над недоумевающей
тетей Дашей...
Она перекрестила меня наконец:
— Его мальчишки побили.
Я замотал головой.
— Он рассказывает, как отца арестовали,— сказа­
ла мать,— как городовой на него замахнулся. Правда,
Саня?
Я заплакал, уткнувшись в ее колени. Она отнесла
меня на кровать, и я долго лежал, слушая, как они го­
ворят, и думая, как бы мне передать свою необыкновен­
ную тайну.

14