Page 21 - Два капитана
P. 21
девшие в энском присутствии за высокими барьерами в
полутемных залах. Но гогда! Чем больше я думал, тем
все тяжелее становилось у меня на душе. Значит, по
моей вине арестовали отца, по моей вине мы теперь го
лодаем. По моей вине было продано новое драповое паль
то, на которое мать целый год копила. По моей вине она
должна ходить в присутствие и говорить таким незнако
мым голосом и униженно кланяться этому невидимому
человеку с такими длинными, страшными, сухими пальца
ми, в которых медленно покачивались очки...
Никогда еще с такой силой я не чувствовал свою
немоту.
Г лава четвертая
ДЕРЕВНЯ
Последние плоты уже прошли вниз по реке. Огоньки
в маленьких, медленно двигающихся домиках не были
видны по ночам, когда я просыпался. Пусто было на
реке, пусто во дворе, пусто в доме.
Мать стирала в больнице,— уходила с утра, когда мы
еще спали, а я шел к Сковородниковым и слушал, как
ругался старик.
В стальных очках, седой и косматый, он сидел в ма
ленькой черной кухне на низком кожаном табурете и шил
сапоги. Иногда он шил сапоги, иногда плел сети или вы
резывал из осины фигурки птиц и коней на продажу.
Это ремесло — оно называлось «точить лясы» — он вывез
с Волги, откуда был родом.
Он любил меня — должно быть, за то, что я был его
единственным собеседником, от которого он никогда не
слышал ни одного возражения. Он ругал докторов,
чиновников, торговцев. Но с особенной злостью он ругал
попов.
— Человек умирает, но смеет ли он за это роптать на
бога? Попы говорят, что нет. А я говорю: да! Что такое
ропот?
Я не знал, что такое ропот.
— Ропот есть недовольство. А что такое недоволь
ство? Желать больше, чем тебе предназначено. Попы го
ворят: нельзя. Почему?
Я не знал почему.
— Потому, что «земля еси, и в землю отыдеши».
18