Page 22 - Айвенго
P. 22

проходил мимо них, начали гневно крутить  усы и хвататься за кинжалы, готовые самыми
               отчаянными мерами предотвратить его приближение.
                     Очень вероятно, что по тем же причинам,которые побудили Седрика принять под свой
               кров потомка отверженного народа, он настоял бы и на том, чтобы его люди обошлись с
               Исааком  учтивее,но  как  раз  в  ту  пору  аббат  завёл  с  ним  такой  интересный  разговор  о
               породах и повадках его любимых собак, что Седрик никогда не прервал бы его и для более
               важного дела, чем вопрос о том, пойдёт ли еврей спать без ужина.
                     Исаак стоял в стороне от всех,тщетно ожидая,не найдётся ли для него местечка, где бы
               он мог присесть и отдохнуть. Наконец пилигрим, сидевший на скамье у камина, сжалился
               над ним, встал с места и сказал:
                     - Старик, моя одежда просохла, я уже сыт, а ты промок и голоден.
                     Сказав это, он сгрёб на середину широкого очага разбросанные и потухавшие поленья
               и раздул яркое пламя;потом пошёл к столу,взял чашку горячей похлёбки с козлёнком,отнёс
               её на столик, у которого сам ужинал, и, не дожидаясь изъявлений благодарности со стороны
               еврея,  направился  в  противоположный  конец зала:  быть  может, он  не  желал  дальнейшего
               общения  с  тем,  кому  услужил,  а  может  быть,  ему  просто  захотелось  стать  поближе  к
               почётному помосту.
                     Если бы в те времена существовали живописцы, способные передать подобный сюжет,
               фигура этого еврея, склонившегося перед огнём и согревающего над ним свои окоченевшие
               и  дрожащие  руки,  могла  бы  послужить  им  хорошей  натурой  для  изображения  зимнего
               времени года. Несколько отогревшись, он с жадностью принялся за дымящуюся похлёбку и
               ел так поспешно и с таким явным наслаждением, словно давно не отведывал пищи.
                     Тем  временем  аббат  продолжал  разговаривать  с  Седриком  об  охоте;  леди  Ровена
               углубилась в беседу с одной из своих прислужниц, а надменный рыцарь Храма, поглядывая
               то на еврея, то на саксонскую красавицу, задумался о чём-то, по-видимому, очень для него
               интересном.
                     - Дивлюсь я вам, достопочтенный Седрик,-  говорил аббат.-  Неужели же вы при всей
               вашей  большой  любви  к  мужественной  речи  вашей  родины  не  хотите  признать
               превосходство нормано-французского  языка  во  всём,  что  касается  охотничьего искусства?
               Ведь ни в одном языке не найти такого обилия специальных выражений для охоты в поле и в
               лесу.
                     - Добрейший  отец  Эймер,-  возразил  Седрик,-  да  будет  вам  известно,  что  я  вовсе  не
               гонюсь за всеми этими заморскими тонкостями;я и без них очень приятно провожу время в
               лесах.Трубить в рог я умею,хоть не называю звук рога receat или mort,умею натравить собак
               на зверя,знаю,как лучше содрать с него шкуру и как его распластать,и отлично обхожусь без
               этих новомодных словечек: curee, arbor, nomblesІ и прочей болтовни в духе сказочного сэра
               Тристрама.
                     - Французский язык, - сказал храмовник со свойственной ему при всех случаях жизни
               надменной заносчивостью,- единственный приличный не только на охоте, но и в любви и на
               войне. На этом языке следует завоёвывать сердца дам и побеждать врагов.
                     - Выпьем-ка с вами по стакану вина, сэр рыцарь,- сказал Седрик,- да кстати и аббату
               налейте! А я тем временем расскажу вам о том, что было лет тридцать тому назад. Тогда
               простая английская речь Седрика Сакса была приятна для слуха красавиц, хотя в ней и не
               было  выкрутасов  французских  трубадуров.  Когда  мы  сражались  на  полях  Норталлертона,
               боевой  клич  сакса  был  слышен  в  рядах  шотландского  войска  не  хуже  cri  de  guerre
               храбрейшего из норманских баронов. Помянем бокалом вина доблестных бойцов, бившихся
               там. Выпейте вместе со мною, мои гости.
                     Он выпил свой стакан разом и продолжал с возрастающим увлечением:
                     - Сколько щитов было порублено в тот день! Сотни знамён развевались над головами
               храбрецов.  Кровь  лилась  рекой,  а  смерть  казалась  всем  краше  бегства.  Саксонский  бард
               прозвал  этот  день  праздником  мечей,  слётом  орлов  на  добычу;  удары  секир  и  мечей  по
               шлемам  и  щитам  врагов,  шум  битвы  и  боевые  клики  казались  певцу  веселее  свадебных
   17   18   19   20   21   22   23   24   25   26   27