Page 22 - Ася

плохо меня понимала.
– Да, да, – повторил я с каким-то ожесточением, – и в этом вы одни виноваты, вы одни.
Зачем вы сами выдали вашу тайну? Кто заставлял вас все высказать вашему брату? Он
сегодня был сам у меня и передал мне ваш разговор с ним. – Я старался не глядеть на Асю и
ходил большими шагами по комнате. – Теперь все пропало, все, все.
Ася поднялась было со стула.
– Останьтесь, – воскликнул я, – останьтесь, прошу вас. Вы имеете дело с честным
человеком – да, с честным человеком. Но, ради бога, что взволновало вас? Разве вы заметили
во мне какую перемену? А я не мог скрываться перед вашим братом, когда он пришел
сегодня ко мне.
«Что я такое говорю?» – думал я про себя, и мысль, что я безнравственный обманщик,
что Гагин знает о нашем свидании, что все искажено, обнаружено, – так и звенела у меня в
голове.
– Я не звала брата, – послышался испуганный шепот Аси, – он пришел сам.
– Посмотрите же, что вы наделали, – продолжал я. – Теперь вы хотите уехать…
– Да, я должна уехать, – так же тихо проговорила она, – я и попросила вас сюда для
того только, чтобы проститься с вами.
– И вы думаете, – возразил я, – мне будет легко с вами расстаться?
– Но зачем же вы сказали брату? – с недоумением повторила Ася.
– Я вам говорю – я не мог поступить иначе. Если б вы сами не выдали себя…
– Я заперлась в моей комнате, – возразила она простодушно, – я не знала, что у моей
хозяйки был другой ключ…
Это невинное извинение, в ее устах, в такую минуту – меня тогда чуть не рассердило…
а теперь я без умиления не могу его вспомнить. Бедное, честное, искреннее дитя!
– И вот теперь все кончено! – начал я снова. – Все. Теперь нам должно расстаться. – Я
украдкой взглянул на Асю… лицо ее быстро краснело. Ей, я это чувствовал, и стыдно
становилось и страшно. Я сам ходил и говорил, как в лихорадке. – Вы не дали развиться
чувству, которое начинало созревать, вы сами разорвали нашу связь, вы не имели ко мне
доверия, вы усомнились во мне…
Пока я говорил, Ася все больше и больше наклонялась вперед – и вдруг упала на
колени, уронила голову на руки и зарыдала. Я подбежал к ней, пытался поднять ее, но она
мне не давалась. Я не выношу женских слез: при виде их я теряюсь тотчас.
– Анна Николаевна, Ася, – твердил я, – пожалуйста, умоляю вас, ради бога,
перестаньте… – Я снова взял ее за руку…
Но, к величайшему моему изумлению, она вдруг вскочила – с быстротою молнии
бросилась к двери и исчезла…
Когда несколько минут спустя фрау Луизе вошла в комнату – я все еще стоял на самой
середине ее, уж точно как громом пораженный. Я не понимал, как могло это свидание так
быстро, так глупо кончиться – кончиться, когда я и сотой доли не сказал того, что хотел, что
должен был сказать, когда я еще сам не знал, чем оно могло разрешиться…
– Фрейлейн ушла? – спросила меня фрау Луизе, приподняв свои желтые брови до
самой накладки.
Я посмотрел на нее как дурак – и вышел вон.

XVII

Я выбрался из города и пустился прямо в поле. Досада, досада бешеная меня грызла. Я
осыпал себя укоризнами. Как я мог не понять причину, заставившую Асю переменить место
нашего свидания, как не оценить, чего ей стоило прийти к этой старухе, как я не удержал ее!
Наедине с ней в той глухой, едва освещенной комнате у меня достало силы, достало духа –
оттолкнуть ее от себя, даже упрекать ее… А теперь ее образ меня преследовал, я просил у
ней прощения; воспоминания об этом бледном лице, об этих влажных и робких глазах, о