Page 105 - Этюды о ученых

врачами, с удивлением узнал, что его знают, читают его труды, да, все налаживалось, когда
пригласили его в Петербург, в Медико-хирургическую академию. Он согласился, не зная
ещё, как трудно ему придётся, какое это запущенное, погрязшее в воровстве и казнокрадстве
учреждение, которое и медицинским-то называть неловко.
Он работает много и упорно. Постепенно налаживает госпитальное хозяйство. Снова
начинает заниматься наукой. Здесь, в академии, впервые в России Пирогов создаёт, по
существу, новое направление в медицине – анатомо-экспериментальную хирургию.
Как живёт он в эти годы? Из чего складываются дни его? Как он отдыхает? Вот как он
сам отвечает на эти вопросы: «Целое утро в госпиталях, операции и перевязки
оперированных, потом в покойницкой Обуховской больницы – приготовление препаратов
для вечерних лекций. Лишь только темнело (в Петербурге зимой между 3-4 часами), бегу в
трактир на углу Сенной и ем пироги с подливкой. Вечером, в семь, опять в покойницкую и
там до 9… Так изо дня в день. Меня не тяготила эта жизнь…» Да, тяготило его другое.
«Научная истина далеко не есть главная цель знаменитых клиницистов и хирургов», – делает
он для себя неожиданное и горькое открытие.
Пирогов стремится во всех деяниях к ясности и абсолютной честности. Он сам
разбирает собственные ошибки на лекциях. Он многократно проверяет теорию в больнице.
Он едет на Кавказ и там в полевых лазаретах впервые в мире сто раз применяет наркоз при
операциях. Не человек идёт к медицине у Пирогова, а медицина к человеку.
Началась Крымская война. Конечно, вы знаете, как работал в эти годы великий хирург,
который настоятельно требовал в своём прошении, чтобы ему дозволено было «употребить
все свои силы и познания для пользы армии на боевом поле»… Об этом написано много,
даже в кинофильме об обороне Севастополя целые эпизоды отданы Пирогову. Из 5400
ампутаций в осаждённом городе им лично и при его участии было сделано 5 тысяч. Пирогов
в Севастополе, в самом пекле. Здесь особенно остро поражают его чиновничье равнодушие и
бюрократизм. «Я должен был, – вспоминает он, – неустанно жаловаться, требовать и
писать». Петербургский профессор становится здесь военным организатором. «Врач…
должен прежде всего действовать административно, а потом врачебно», – отмечает Пирогов,
понимая, что даже самые блестящие способности хирурга навряд ли принесут кому-нибудь
пользу, если будет хромать организация медицинской помощи.
Все более задумывается он о человеке не как о биологическом объекте приложения
своего хирургического искусства, но как о личности, о единице того сложного множества,
которое именуется обществом.
Тут задумывается он впервые над проблемами образования и воспитания, которым в
будущем посвятит он так много сил и трудов. «Никогда не нуждалась истинная
специальность так сильно в предварительном общечеловеческом образовании, как именно в
наш век», – утверждает Пирогов. «Все должны сначала научиться быть людьми» – эти слова
становятся его девизом.
Пирогов страстно, убеждённо настаивает: «Дайте созреть и окрепнуть внутреннему
человеку, наружный успеет ещё действовать. Выходя позже, он будет, может быть, не так
сговорчив и уклончив, но зато на него можно будет положиться: не за своё не возьмётся.
Дайте выработаться и развиться внутреннему человеку! Дайте ему время и средства
подчинить себе наружного, и у вас будут и негоцианты, и солдаты, и моряки, и юристы, а
главное – у вас будут люди и граждане».
Пирогов, который лучше многих и многих понимал, как важны глубокие специальные
знания в облюбованном тобою деле, всё-таки высказывает мысль о необходимости
образования самого широкого плана. «Все до известного периода жизни, в котором ясно
обозначаются их склонности и их таланты, должны пользоваться плодами одного и того же
нравственно-научного просвещения».
Пирогов жил и работал сто лет назад. За это время и теория и практика хирургии
изменились неузнаваемо. Возможно, некоторые специальные советы и наставления великого
хирурга могут вызвать улыбку у какого-нибудь студента какого-нибудь медицинского