Page 72 - Этюды о ученых

И вот, когда он становится признанным математиком, он опять наполняет свои паруса
ветром странствий. Собственная непоседливость и воля покровителей гонят его по Европе.
Лейбниц принимает нелепейшее предложение написать «Историю Брауншвейгского дома»,
три года путешествует, собирая материалы, а пишет в конце концов совсем не то, что от него
ждут, – пишет замечательное предисловие о прошлом Земли, горообразовании, рождении
морей и океанов.
Избранный членом Французской академии, он задумывается об организации наук,
составляет проект создания Берлинской академии и подолгу беседует на эту тему с Петром I.
Русский царь очень интересует его. Они познакомились в Торгау во время торжеств по
случаю свадьбы царевича Алексея с Шарлоттой, которая состоялась не без участия
Лейбница. Эта и две последующие встречи породили оживлённую переписку по самым
различным вопросам общественной жизни, науки и политики.
Лейбниц записывает, например: «Я имел честь беседовать с царём в Торгау, и его
величество изъявил желание приказать производить наблюдения над действием земного
магнетизма». Он рекомендует Петру построить Волго-Донской канал, организовать
экспедицию для выяснения вопроса, соединяется ли Азия с Американским континентом,
изучить все языки и диалекты народов России, составляет подробный, в деталях
разработанный план организации образования в петровской империи, указав, в каких
городах необходимо создать университеты. Пётр с уважительным любопытством относился
к этому странному, переполненному планами грандиозных реорганизаций, учёному немцу.
Вебер, секретарь законодательной комиссии в Петербурге, писал Лейбницу, что царь
постоянно спрашивает его: «Где теперь Лейбниц, что он делает? Где был всё это время?
Думает ли оставаться в Ганновере?»
Ах, он и рад бы не остаться… Он мечтает о путешествии в Китай через страну татар,
через великие просторы Сибири. Ему мерещатся собачьи упряжки и фантастические сани с
парусами, наполненными азиатскими вихрями. Но жестокая подагра приковывает его к
креслу в Ганновере. Он и раньше ел урывками и пил только разбавленное вино, а теперь
вовсе берет на обед одно молоко. Но ужинает плотно и засыпает прямо в кресле уже далеко
за полночь. А просыпается по-стариковски рано, чтобы вновь взяться за книги и бумаги.
Только боль в ногах иногда делается совсем уж невыносимой. Один иезуит принёс ему
«верное снадобье». Выпил торопливо – и чуть не закричал от боли. Через час он умер…
Похоронная процессия состояла из одного человека – секретаря учёного. Его
похоронили в Нейштадтской церкви под тяжёлой каменной плитой. В годы второй мировой
войны английская бомба угодила точно в церковь. Под руинами нашли расколотую плиту.
Цер ковь восстановили, и сегодня в правом приделе её возвышается новая гробница с
короткой надписью: «Ossa Leibnitii» – «Кости Лейбница».

Карл Линней:
«САД ВОСПЛАМЕНИЛ МОИ УМ…»

Он одинаков на всех портретах: полноватый старик в белом завитом парике, весёлый,
добродушный, несколько самодовольный, с маленькими быстрыми острыми глазками –
гений Скандинавии Карл Линней. Люди, хорошо его знавшие, говорили, что и в зрелые годы
поражал он всех живостью и энергией, вставал в четыре часа утра, а в десять уже кончал
лекции. Ходил в походы, лазил по скалам. Вечерами, посасывая трубку, любил наблюдать,
как танцуют его студенты, а иногда и сам мог пройтись в игривой польке.
Любил весёлые компании и всегда имел в запасе свежий анекдот.
Говорили, что он скуповат, но он был скорее расчётлив: деньги пришли к нему поздно