Page 76 - Этюды о ученых
P. 76

лилипутов, старавшихся связать великана, а коли связать не удастся, поелику отравить ему
               существование?
                     Весьма  характерен  в  этом  отношении  один  документ:  прошение  Ломоносова  в
               Академию наук, датированное 1743 годом: «Минувшего 1742 г., в генваре месяце подал я,
               нижайший, в Академию наук предложение о учреждении химической лаборатории, которой
               ещё при Академии наук не было, где бы я, нижайший, мог для пользы отечества трудиться в
               химических экспериментах; однако, на оное моё прошение не учинено никакого решения. И
               понеже  я,  нижайший,  в  состоянии  нахожусь  не  токмо  химические  эксперименты  для
               приращения  натуральной  науки  в  Российской  Империи  в  действо  производить  и  о  том
               журналы и рассуждения на российском и на латинском языке сочинять, но при том ещё могу
               других  обучать  физике,  химии  и  натуральной  минеральной  истории,  и  того  ради  имею  я,
               нижайший,  усердное  и  искреннее  желание  наукой  моему  отечеству  пользу  чинить,  в
               химических трудах беспрестанно упражняться и как  химической практике, так и теории с
               присовокуплением физики и натуральной минеральной истории других желающих обучать».
                     Если перевести эти громоздкие для нашего уха фразы на современный язык, речь идёт
               о необходимости создания научного центра при Академии наук – так это сегодня называется.
               И вот на этом документе, и ныне хранящемся в архиве Академии наук, красуется резолюция:
               «Адъюнкту  Ломоносову  отказать».  Леонард  Эйлер  был  едва  ли  не  единственным  его
               современником, который понимал масштабы его ума и мог оценить глубину его обобщений.
               Отдавая должное заслугам Ломоносова, Эйлер отмечал его «счастливое умение расширять
               пределы  истинного  познания  природы…».  «Нынче  такие  гении  весьма  редки…»  –
               продолжает Эйлер. Да ведь они всегда были и, увы, остались редкостью…
                     Через два столетия Сергей Иванович Вавилов говорил об энциклопедизме Ломоносова
               как  о  его  внутренней  потребности.  Сам  Ломоносов  писал:  «Стихотворство  –  моя  утеха,
               физика – моё упражнение». Но ведь «утеха» привела, по существу, к реформизму в русской
               поэзии,  стала  революцией  в  истории  развития  русского  языка.  Даже  не  прикоснувшись  к
               науке, он уже вписал бы своё имя в историю русской культуры как поэт. Впрочем, реформа
               русского языка, которую он произвёл, была необходима и для занятий наукой, потому что
               тот русский язык, на котором писались научные трактаты, ни один русский человек понять
               не  мог.  В  них  говорилось  о  «силах  телу  подвиженному  вданных»,  о  «вцелоприложениях
               равнения разнственных». Наука, говорящая на подобном языке, развиваться не могла.
                     Сегодня нельзя представить русское изобразительное искусство без работ Ломоносова,
               который,  по  мнению  нашего  крупного  искусствоведа  и  художника  И.  Э.  Грабаря,  был
               первым  человеком,  постигшим  тайны  античной  мозаики.  Для  двора  Елизаветы  он  и  был
               только  поэтом  и  художником.  Могли  ли  представить  себе  эти  роскошные,  надутые
               тщеславием недоросли, что и века спустя будут восхищаться его потомки прозорливостью и
               быстротою этого уникального ума!
                     Поражает какая-то чудодейственная ясность, простота, трезвость, если допустимо так
               сказать – здравость смысла в работах Ломоносова. Есть факты, как стало известно сегодня,
               истолкованные им односторонне или неверно. Но нет ни одного факта, обратив на который
               внимание  Ломоносов  начал  бы  тушевать  смысл,  облекать  истину  в  хрупкую  словесную
               скорлупу  туманных  формулировок,  намёков  на  некую  непознаваемую  силу,  таинственную
               природу, необъяснимый феномен.
                     Не  только  тем  знаменит  Ломоносов,  что  создал  он  целые  новые  науки  –  такие,  как
               физическая химия, не только россыпями открытий в астрономии, физике, химии, геологии,
               географии,  истории,  кристаллографии  и  других  науках,  но  самим  подходом  к  научному
               творчеству, самими методами постановки научных задач. Единение теории и практики для
               Ломоносова  истина  азбучная.  Он  радостно  отмечает:  «Ныне  учёные  люди,  а  особливо
               испытатели  натуральных  вещей  мало  взирают  на  родившиеся  в  одной  голове  вымыслы  и
               пустые  речи,  но  больше  утверждаются  на  достоверное  в  искусстве.  Главнейшая  часть
               натуральной  науки,  физика  ныне  уже  только  на  одном  оном  своё  основание  имеет.
               Мысленные  рассуждения  произведены  бывают  из  надёжных  и  много  раз  повторенных
   71   72   73   74   75   76   77   78   79   80   81