Page 74 - Этюды о ученых

все их наскоки добродушный швед взял себе за правило не отвечать вовсе. «Я никогда не
поднимал стрел, которые пускали в меня враги, – говорил он с улыбкой, – в естественной
истории нельзя ни защитить ошибок, ни скрыть истины, я взываю к потомству». Иногда
Линней позволял себе маленькую весёлую месть.
Например, он назвал одно ядовитое растение – Byffonia – в честь Бюффона. «Если бы я
подражал ему, – воскликнул однажды Жан-Жак Руссо, – то имел бы несколько дней счастья
и годы спокойствия!».
Знаменитый учёный, каким считался он в Голландии и во Франции, дома, в Швеции,
превратился просто в безвестного врача. Об этом трудном, несправедливо неблагодарном к
нему капризе судьбы Линней писал: «Я основался в Стокгольме. Все потешались над моей
ботаникой. Сколько бессонных ночей и трудовых часов я употребил на неё, – об этом никто
не говорил… Я начал практиковать, но с очень медленным успехом: никто не хотел лечить у
меня даже своих лакеев. Но вскоре мои неудачи прекратились… Я пошёл в гору, меня стали
звать к сильным мирам сего; всё шло хорошо; уж ни один больной не мог обойтись без меня,
с четырёх часов утра до позднего вечера я посещал больных, проводил у них ночи и
зарабатывал деньги… Я оставил ботанику, тысячу раз принимал решение уничтожить все
мои коллекции раз и навсегда. Вскоре затем я получил место старшего врача во флоте, а
государственные сословия назначили мне содержание по 100 дукатов в год с тем, чтобы я
преподавал ботанику в Стокгольме. Тогда я снова полюбил растения и женился на моей
невесте, ожидавшей меня пять лет».
Годы спокойствия, о которых так страстно мечтал Жан-Жак Руссо, наступили, когда
вскоре после женитьбы 34-летний Линней стал профессором Упсальского университета. 37
лет занимал он эту кафедру. Он вырастил знаменитый ботанический сад, но быстрее
деревьев росла молодая поросль его учеников, разнося по всему свету славу о «короле
ботаников». Много раз приглашали его к себе, суля невиданные блага, государи разных
стран, но он неизменно отвечал им, слегка кокетничая, что «если у него есть какие-либо
способности, то долг повелевает ему посвятить их родной стране».
У него была счастливая, покойная старость. Летом он жил в собственном замке, в
окрестностях которого устраивал ботанические экскурсии со своими учениками. После
походов они закусывали творогом и фруктами в прохладной зале; и те студенты, которые
были особенно прилежны в своих гербариях, могли сесть за стол профессора. Остальные
завтракали стоя.
Он работал и в ту минуту, когда поразил его апоплексический удар. Линней остался
жив, но постепенно впадал в детство. Память изменила ему, плохо узнавал людей, писал,
путая греческие и латинские буквы. В декабре 1777 года 70-летний Линней вдруг велел
заложить сани и один, никому ничего не сказав, отправился в свой замок. Обеспокоенные
родные нашли его только под вечер. Он сидел на ковре перед камином, курил трубку и
смотрел в огонь. С трудом увезли его в Упсалу. Через несколько дней он умер.

Михаило Ломоносов:
«МОИ ПОКОЯ ДУХ НЕ ЗНАЕТ»

Писать о Ломоносове – дерзость. О нём писали Л. Эйлер, Д. Менделеев, К. Тимирязев,
В. Стеклов, С. Вавилов, П. Капица. Ему посвящали свои страницы классики нашей
литературы: Г. Державин, А. Радищев, Н. Карамзин, В. Белинский, А. Герцен, Н.
Чернышевский, Н. Добролюбов, Н. Некрасов, Д. Писарев. О Ломоносове писал Пушкин. Он
сказал о нём замечательно, точнее всех: «Ломоносов был великий человек. Между Петром I