Page 59 - Бегущая по волнам

Один угол мраморного подножия был действительно сбит, но, к счастью, эта порча являлась
мало заметной для того, кто не знал о выстреле. С этой же стороны, внизу памятника, была
вторая надпись: „Георг Герд, 5 декабря 1909 г.“. Среди ночи за следом маленьких ног
вырезали по волне мрачный зигзаг острые плавники. „Не скучно ли на темной дороге?“ –
вспомнил я приветливые слова. Две дамы в черных кружевах, с закрытыми лицами, под
руку, пробежали мимо меня и, заметив, что я рассматриваю последствия выстрела,
воскликнули:
– Стрелять в женщину! – Это сказала одна из них; другая ответила:
– Должно быть, человек был сумасшедший!
– Просто дурак, – возразила первая. – Однако идем. Она начала шептать, но я слышал:
– Вы знаете, есть примета. Надо ее попросить… – остальное прозвучало, как и… а?! о?!
Неужели!»
Маски рассмеялись коротким, грудным смешком секрета и любви, затем тронулись по
своим делам.
Я хотел вернуться к столу, как, оглядываясь на кого-то в толпе, ко мне быстро подошла
женщина в пестром платье, отделанном позументами, и в полумаске.
– Вы тут были один? – торопливо проговорила она, возясь одной рукой возле уха,
чтобы укрепить свою полумаску, а другую протянув мне, чтобы я не ушел. – Постойте, я
передаю поручение. Вам через меня одна особа желает сообщить… (Иду! – крикнула она на
зов из толпы.) Сообщить, что она направилась в театр. Там вы ее найдете по желтому платью
с коричневой бахромой. Это ее подлинные слова. Надеюсь, – не перепутаете? – и женщина
двинулась отбежать, но я ее задержал. Карнавал полон мистификаций. Я сам когда-то
посылал многих простачков искать несуществующее лицо, но этот случай показался мне
серьезным. Я ухватился за конец кисейного шарфа, держа натянувшую его всем телом
женщину, как пойманную лесой рыбу.
– Кто вас послал?
– Не разорвите! – сказала женщина, оборачиваясь так, что шарф спал и остался в моей
руке, а она подбежала за ним. – Отдайте шарф! Эта самая женщина и послала: сказала и
ушла; ах, я потеряю своих! Иду! – закричала она на отдалившийся женский крик, звавший ее.
– Я вас не обманываю. Всегда задержат вместо благодарности! Ну?! – она выхватила шарф,
кивнула и убежала.
Может ли быть, что тайно от меня думал обо мне некто? О человеке, затерянном ночью
среди толпы охваченного дурачествами и танцами чужого города? В моем волнении был
смутный рисунок действия, совершающегося за моей спиной. Кто перешептывался, кто
указывал на меня? Подготовлял встречу? Улыбался в тени? Неузнаваемый, замкнуто
проходил при свете? «Да, это Биче Сениэль, – сказал я, – и больше никто». В эту ночь я
думал о ней, я ее искал, всматриваясь в прохожих. «Есть связь, о которой мне неизвестно, но
я здесь, я слышал, и я должен идти!» Я был в том безрассудном, схватившем среди
непонятного первый навернувшийся смысл, состоянии, когда человек думает о себе как бы
вне себя, с чувством душевной ощупи. Все становится закрыто и недоступно; указано одно
действие. Осмотрясь и спросив прохожих, где театр, я увидел его вблизи, на углу площади и
тесного переулка. В здании стоял шум. Все окна были распахнуты и освещены. Там бушевал
оркестр, притягивая нервное напряжение разлетающимся, как шлейф, мотивом. В вестибюле
стоял ад; я пробивался среди плеч, спин и локтей, в духоте, запахе пудры и табаку, к
лестнице, по которой сбегали и взбегали разряженные маски. Мелькали веера, цветы, туфли
и шелк. Я поднимался, стиснутый в плечах, и получил некоторую свободу лишь наверху, где
влево увидел завитую цветами арку большого фойе. Там танцевали. Я оглянулся и заметил
желтое шелковое платье с коричневой бахромой.
Эта фигура безотчетно нравящегося сложения поднялась при моем появлении с дивана,
стоявшего в левом от входа углу зала; минуя овальный стол, она задела его, отчего
оглянулась на помеху и, скоро подбежав ко мне, остановилась, нежно покачивая головкой.
Черная полумаска с остро прорезанными глазами, блестевшими немо и выразительно, и