Page 60 - Бегущая по волнам

стесненная улыбка полуоткрытого рта. имели лукавый смысл затейливого секрета. Ее
костюм был что-то среднее между матинэ и маскарадной фантазией. Его контуры, широкие
рукава и низ короткой юбки были отделаны длинной коричневой бахромой. Маска
приложила палец к губам; другой рукой, растопырив ее пальцы, повертела в воздухе так и
этак, сделала вид, что закручивает усы, коснулась моего рукава, затем объяснила, что знает
меня, нарисовав в воздухе слово «Гарвей». Пока это происходило, я старался понять, каким
образом она знает вообще, что я, Томас Гарвей, – есть я сам, пришедший по ее указанию.
Уже я готов был признать ее действия требующими немедленного и серьезного объяснения.
Между тем маска вновь покачала головой, на этот раз укоризненно, и, указав на себя в грудь,
стала бить по губам пальцем, желая вразумить меня этим, что хочет услышать от меня, кто
она.
– Я вас знаю, но я не слышал вашего голоса, – сказал я. – Я видел вас, но никогда не
говорил с вами.
Она стала на момент неподвижной; лишь ее взгляд в черных прорезях маски выразил
глубокое, горькое удивление. Вдруг она произнесла чрезвычайно смешным, тоненьким,
искаженным голосом:
– Скажите, как мое имя?
– Вы послали за мной? Множество усердных кивков было ответом. Я более не
спрашивал, но медлил. Мне казалось, что, произнеся ее имя, я как бы коснусь зеркально-
гладкой воды, замутив отражение и спугнув образ. Мне было хорошо знать и не называть.
Но уже маленькая рука схватила меня за рукав, тряся и требуя, чтобы я назвал имя.
– Биче Сениэль! – тихо сказал я, первый раз произнеся вслух эти слова. – Лисс,
гостиница «Дувр». Там останавливались вы дней восемь тому назад. Я в странном
положении относительно вас, но верю, что вы примете мои объяснения просто, как все
просто во мне. Не знаю, – прибавил я, видя, что она отступила, уронила руки и молчит,
молчит всем существом своим, – следовало ли мне узнавать ваше имя в гостинице.
Ее рот дрогнул, полуоткрылся с намерением что-то сказать. Некоторое время она
смотрела на меня прямо и тихо, закусив губу, потом быстрым движением откинула
полумаску, и я увидел Дэзи. Сквозь ее заметное огорчение скользнула улыбка удовольствия
явиться вместо другой.
– Не хочу больше прятаться, – сказала она, протягивая мне руку. – Вы не сердитесь на
меня? Однако прощайте, я тороплюсь.
Она стала тянуть руку, которую я бессознательно задержал, и отвернула лицо. Когда ее
рука освободилась, она отошла, и, стоя вполуоборот, стала надевать полумаску.
Не понимая ее появления, я видел все же, что девушка намеревалась поразить меня
костюмом и неожиданностью. Я испытал мерзкое угнетение.
– Я был уверен, – сказал я, следуя за ней, – что вы уже спите на «Нырке». Отчего вы не
подошли, когда я стоял у памятника?
Дэзи повернулась. Ее лицо снова было скрыто. Платье это очень шло к ней: на нее
оглядывались, проходя, мужчины, взглядывая затем на меня, – но я чувствовал ее горькую
растерянность. Дэзи проговорила, останавливаясь среди слов:
– Это верно, но я так задумала. Ну, что же вы смутились? Я не хочу и не буду вам
мешать. Я пришла просто потому, что подвернулся недорого этот наряд, и хотела вас
развеселить. Так вышло, что Тоббоган задержался в одном месте, и я немного помешалась
среди всякого изобилия. Вас увидела случайно. Вы стояли у памятника, один. Неужели это
действительно сделана Фрези Грант? Как странно! Меня всю исщипали, пока дошла. Ох,
будет мне от Тоббогана! Побегу успокаивать его. Идите, идите, раз вам нужно, – прибавила
она, направляясь к лестнице и видя, что я пошел за ней. – Я теперь знаю дорогу и сама
разыщу своих. Всего хорошего!
Мне незачем и не надо было идти вместе, но, сам растерявшись, я остановился у
лестницы, смотря, как она медленно спускается, слегка наклонив голову и перебирая
бахрому на груди. В ее вдруг потерявших гибкость спине и плечах чувствовалось