Page 115 - Белый пароход

Стихи эти, прозвучи они вслух, были бы неуместны в устах Чингисхана — ему ли было
заниматься душеизлияниями! Но в пути, находясь с утра и до вечера в седле, он мог позволить
себе и такую роскошь. Главной же причиной его душевного торжества было то, что вот уже
семнадцатый день, с утра и до вечера, над головой Чингисхана плыло в небе белое облако —
куда он, туда и оно. Сбылось-таки вещее предсказание прорицателя. Кто бы мог подумать! А
ведь что стоило умертвить того чудака в тот же час за вызывающую непочтительность и
дерзость, недопустимую даже в мыслях. Но странник не был убит. Значит, такова воля судьбы.
В первый же день выхода в поход, когда все тумены, обозы и стада двинулись на Запад,
заполнив все пространство, подобно черным рекам в половодье, меняя в полдень на ходу
притомившегося коня, Чингисхан случайно глянул ввысь, но не придал никакого значения
небольшой белой тучке, медленно плывущей, а возможно, и замершей на месте как раз над его
головой, — мало ли тучек слоняется по миру.
Он продолжал путь, сопровождаемый державшимися чуть поодаль кезегулами и жасаулами,
занятый своими мыслями, озабоченно обозревая с седла округу, вглядываясь в движение
многоты-сячного войска, послушно и рьяно идущего на покорение мира, настолько послушного
его личной воле и настолько рьяного в исполнении его помыслов, как если бы то были не люди,
среди которых каждый в душе желал быть таким же властным, как он, а пальцы его собственной
руки, перебирающие поводья коня.
Вновь взглянув на небо и обнаружив то же самое облако над собой, Чингисхан опять не
подумал ничего особенного. Нет, не подумал он, одержимый идеей мировых завоеваний, почему
облако следует поверху в том же направлении, что и всадник внизу. Да и какая связь могла
существовать между ними?
И никому из идущих в походе облако не бросилось в глаза, никому не было до него дела,
никто и не предполагал, что средь бела дня свершилось чудо. Зачем было шарить взором в
необо-зримой выси, когда требовалось глядеть под ноги. Войско шло себе, тянулось в походе,
продви-гаясь темной массой по дорогам, низинам и взгорьям, вздымая пыль из-под копыт и
колес, оставляя позади пройденные расстояния, быть может, навсегда и необратимо. И все это с
готов-ностью совершалось в угоду ханской мании и воле, и десятки тысяч людей с готовностью
шли, гонимые и вдохновляемые им, жаждущим приращения славы, власти, земель. Так они шли,
и уже близился вечер. Предстояло разместиться на ночь там, где застигнет тьма, и с утра снова
двинуться в путь.
Для ночлега хана и его свиты обслуживающие их чербии заблаговременно соорудили дворцо-
вые юрты. Они уже виднелись далеко впереди белыми куполами. Ханское знамя — черное
полотнище с ярко-красной каймой и огненным, шитым шелком и золотыми нитями драконом,
изрыгающим пламя из пасти, — уже развевалось на ветру возле главной дворцовой юрты. Не
спуская глаз с дороги, кезегулы — отборные и мрачные силачи — стояли наготове в ожидании
повелителя. Здесь предстояла общая вечерняя трапеза, здесь же после еды Чингисхан собирался
провести первую встречу с войсковыми нойонами, чтобы обсудить результаты первого дня
похода и планы на следующий. Успех начала великого движения настраивал Чингисхана на
общительный лад — он не прочь был устроить в тот вечер пир для нойонов, послушать их речи и
самому выска-зать повеления и то, что он соизволит изречь, когда все и каждый станут сгустком
внимания, будто сгустившееся цельное молоко, будет сказано для всех Четырех Сторон Света,
скоро все Стороны Света будут покорно внимать его слову, для этого он и ведет войска — для
утверждения слова своего. А слово — это вечная сила.
Но пиршество Чингисхан затем отменил. Смятение души потребовало полного уединения. И
вот почему…