Page 111 - Белый пароход

именно? И главное, как собирался Куттыбаев использовать историю манкурта в своих
подстрекательских целях, в какой форме, каким образом? Очень смутно угадывая в легенде о
манкурте нечто идеоло-гически подозрительное, Тансыкбаев, однако, еще не мог это
категорически утверждать, не было полной уверенности, чтобы уличить наверняка. Вот если бы
назвать эту легенду, как полагается в таких случаях, антинародной и за это привлечь к
ответственности, но как? Здесь Тансыкбаеву не хватало компетентности, это он понимал. Надо
бы обратиться к какому-нибудь ученому. Ведь вот с разоблачением буржуазных националистов,
которое они сегодня обмывали, так все и было — обнаружили группировку, затем одни знатоки-
ученые были выпущены на других с обвинениями в национализме, в воспевании прошлого в
ущерб сталинской социалистической эпохе, и этого оказалось достаточно, чтобы мельница
заработала круглыми сутками.
И все-таки что-то да таилось в том, как тщательно Куттыбаев записывал историю манкурта.
Требовалось еще раз внимательно вчитаться в каждое слово, и если обнаружится хотя бы малей-
шая зацепка, то и запись легенды использовать, приобщить к делу, вменить в вину. Кроме того,
среди бумаг Куттыбаева обнаружен текст еще одной легенды, под названием «Сарозекская
казнь», — из времен Чингисхана. Тансыкбаев не сразу обратил внимание на эту стародавнюю
историю и только теперь призадумался. Ведь в ней, если поразмыслить, вроде бы можно
усмотреть некий политический намек.
Идя походом на завоевание Запада, ведя за собой через великие азиатские пространства
народ-армию, Чингисхан в сарозекских степях учинил казнь — предал повешению воина-сотника
и молодую женщину-золотошвейку, вышивальщицу триумфальных шелковых знамен с огнедыша-
щими драконами на полотнищах…
К тому времени большая часть Азии была уже под пятой Чингисхана, поделена на улусы
между его сыновьями, внуками и полководцами. Теперь на очереди стояла участь краев за
Итилем (Волгой), участь Европы.
В сарозекских степях была уже осень. После дружных дождей пополнились водой пересохшие
за лето озерца и реки — значит будет чем поить коней в пути. Степная армада поспешала.
Переход через сарозекские степи считался наиболее трудной частью похода.
Три армии — три тумена по десять тысяч воинов — двигались впереди, широко развернув
фланги. О мощи туменов можно было судить по их поступи — по зависшей на многие версты по
горизонту, как дым после степного пожара, пыли из-под копыт. Еще два тумена с запасными
табунами, обозами и яловыми стадами на каждодневный убой следовали позади — в этом можно
было убедиться, оглянувшись, — там тоже вилась пыль в полнеба. Были еще и другие боевые
силы, которые нельзя было увидеть из-за их удаленности от этих мест. К ним надо было скакать
несколько дней — то были правые и левые крылья, по три тумена в каждом крыле. Те войска
двигались самостоятельно в сторону Итиля. К началу холодов предполагалась на берегу Итиля
встреча в ханской ставке командующих всех одиннадцати туменов с тем, чтобы согласовать
дальнейшие действия и двинуться по льду через Итиль в богатые и славные страны, о покорении
которых грезил Чингисхан, грезили его полководцы и каждый всадник…
Так двигались войска в походе, не отвлекаясь, не задерживаясь, не теряя времени. И с ними в
обозах были женщины, и в этом заключалась беда.
Сам Чингисхан с полутысячью стражников — кезегулов и свитой — жасаулами, сопровождав-
шими его в пути, находился в середине того движения, как плывущий остров. Но ехал он особня-
ком — впереди них. Не любил Повелитель Четырех Сторон Света многолюдья возле себя, тем
более в походе, когда следует больше молчать, смотреть вперед и думать о делах.
Под ним был любимый иноходец Хуба, прошедший у хана под седлом, быть может, полсвета,
сбитый и гладкий, как галечный камень, могучий в груди и холке, белогривый и чернохвостый, с