Page 140 - Белый пароход

Не подконтрольный ни Богу, ни сатане, Тансыкбаев все рассчитал и предопределил, как Бог и
сатана, оставалось только действовать. С тем он и ехал, с тем он и вез в арестантском купе
Абуталипа Куттыбаева на очные ставки, чтобы поставить последние точки над «i».
Абуталип же в ту пору молил Бога лишь об одном — чтобы ничто не помешало ему увидеть в
окно вагона хотя бы на миг мальчишек своих Эрмеке и Даула, увидеть Зарипу, напоследок,
навсегда. Большего он от жизни уже не просил, понимал подспудно и горько, что так написано
ему на роду! Что это будет последним мгновением счастья, что отныне он никогда не вернется к
семье, ибо то, что инкриминировалось ему Тансыкбаевым, перед которым он был абсолютно
беззащитен и бесправен и, стало быть, столь же беззащитен и бесправен перед лицом
всемогущей власти, не могло предвещать ничего иного, кроме погибели, чуть раньше или чуть
позже, но погибели в лагерях. Абуталип приходил к неизбежному выводу: он обреченная жертва
в руках Тансыкбаева. В свою очередь, Тансыкбаев был винтиком в абсурдной, но постоянно
самозатачива-ющейся карательной системе, направленной на неустанную борьбу с врагами,
помышляющими остановить мировое движение социализма, препятствующими торжеству
коммунизма на земле.
Эта магическая формулировка, однажды обращенная к кому бы то ни было как обвинение, не
могла иметь обратного хода. Она могла быть исчерпана только тем или иным наказанием:
расстре-лом, лишением свободы на двадцать пять лет, на пятнадцать или десять лет. Другого
исхода не предусматривалось. Никто и не ждал в подобных случаях иного исхода. И жертва, и
каратель одинаково понимали, что эта магическая формулировка, вступив в силу, не только
оправдывала карателя, но и более того — обязывала его прибегать к любым средствам для
искоренения врагов, а репрессируемого, приносимого в жертву кровавому молоху истребления
инакомыслия, обязыва-ла осознать свою обреченность как целесообразную необходимость.
Так оно и получалось. Поезд катился по сарозекской степи, колеса вращались, Тансыкбаев и
его подследственный ехали в одном вагоне, чтобы сообща, при этом каждый по-своему, сделать
необходимое для блага трудящихся дело — осуществить очередное разоблачение затаившихся
идеологических врагов, без чего социализм был бы немыслим, самораспустился бы, иссяк в
сознании масс. Потому требовалось все время с кем-то бороться, кого-то разоблачать, что-то
ликвидировать…
А поезд катился. И поскольку Абуталип ничем и никак не мог изменить судьбы, то вынужден-
но смирялся со своей горькой участью как с неотвратимым злом. Теперь он воспринимал суть
происходящего настолько же покорно и безнадежно, насколько болезненно и отчаянно сопроти-
влялся тому поначалу. Теперь он все больше убеждался, что если бы ему было дано заново
родиться на свет, то и тогда не удалось бы избежать столкновения с безликой, бесчеловечной
силой, стоящей за Тансыкбаевым. Эта сила оказалась пострашнее войны и пострашнее плена,
ибо она была бессрочным злом, длившимся, возможно, со времени сотворения мира. Возможно,
Абуталип Куттыбаев, скромный школьный учитель, оказался в роду человеческом одним из тех,
кто расплачивался за долгое томление дьявола от безделия в просторах Вселенной, пока не
появился на земле человек, который, один-единственный из всех земных тварей, сразу сошелся
с дьяволом, культивируя торжество зла изо день в день, из века в век. Да, только человек
оказался таким ревностным носителем зла. В этом смысле Тансыкбаев был для Абуталипа
изначальным носителем дьявольщины. Потому-то они и следовали в одном поезде, в одном
спецвагоне, по одному чрезвычайно важному делу.
Когда Тансыкбаева отвлекали на разных станциях встречающие сослуживцы местного уровня,
приносившие, кто по дружбе, кто по службе, всяческую дорожную снедь и выпивку, Абуталипа
это даже радовало — все же меньше времени оставалось у того на терзание допросами. Пусть
себе услаждается в пути. В Кзыл-Орде на вокзале была особенно радушная встреча коллег —