Page 164 - Белый пароход

Немного поранятся губы, только и всего. И не беспокойся, я захватил с собой большой бурдюк.
Туда я налью воды, и ты полежишь пока в бурдюке с водой, а потом уплывешь. Но я не уйду
отсюда без тебя. А время не ждет. Разве ты не чувствуешь, как крепчают волны и ветер
усиливается, разве ты хочешь, чтобы первенец мой родился сиротой, без отца? Подумай, помоги
мне…»
Уже смеркалось в сизых просторах холодною предзимнего моря. То появляясь на гребнях
волн, то исчезая между волнами, лодка шла к берегу. Трудно шла, борясь с бурунами, море уже
шумело, вскипало исподволь, раскачивалось, набирая штормовую силу. Ледяные брызги летели
в лицо, и руки на веслах взбухали от холода и влаги.
Укубала ходила по берегу. Давно уже, охваченная тревогой, она вышла к морю и ждала мужа.
Когда соглашалась идти замуж за рыбака, говорили ей степные сородичи-скотоводы: подумала
бы, прежде чем слово дать, на тяжкую жизнь отваживаешься, выходишь замуж за море и
придется не раз и не два умываться слезами у моря, мольбы к нему обращать. А она не отказала
Едигею, только сказала: как муж, так и я буду…
Так оно и получилось. А в этот раз ушел он не с артелью, а один, и уже быстро смеркалось, и
на море было шумно и неспокойно.
Но вот замелькали среди бурунов взмахи весел и лодка показалась на волне. Закутанная в
платок, с выпирающим уже животом, Укубала подошла к самому прибою и ждала здесь, пока
причаливал Едигей. Прибой вынес мощным толчком лодку на отмель. Едигей мигом соскочил в
воду и вытащил лодку на берег, волоча ее, как бык. И когда он распрямился, весь волглый и
соленый, Укубала подошла и обняла его за мокрую шею под холодным, одеревеневшим плащом.
— Все глаза проглядела. Почему ты так долго?
— Он не появлялся весь день и только под конец приплыл.
— Как, ты ходил за золотым мекре?
— Да, я его упросил. Ты можешь посмотреть на него.
Едигей достал из лодки тяжелый кожаный бурдюк, наполненный водой, развязал его и
выплеснул на прибрежную гальку вместе с водой золотого мекре. То была большая рыба.
Могучая и красивая рыба. Она бешено заколотила золотым хвостом, изгибаясь, подпрыгивая,
разметая вокруг мокрую гальку, и, широко разевая розовую пасть, обратилась к морю, пытаясь
добраться до родной стихии, до прибоя. На какую-то недолгую секунду рыба вдруг замерла
напряженно, затихла, пытаясь осво-иться, оглядывая немигающими безупречно круглыми и
чистыми глазами тот мир, в котором нечаянно очутилась. Даже в сумеречном предвечерье
зимнего дня непривычный свет ударил в голову, и увидела рыба сияющие глаза людей,
склонившихся над ней, кромку берега и небо и в очень далекой перспе-ктиве над морем
различила за редкими облаками на горизонте нестерпимо яркий для нее закат угасающего
солнца. Задыхаться начала. И рыба вскинулась. Заколотилась, закрутилась с новой силой, желая
добраться до воды. Едигей поднял золотого мекре под жабры.
— Подставляй руки, держи, — сказал он Укубале.
Укубала приняла рыбину, как ребенка, на обе руки и прижала ее к груди.
— Какая она упругая! — воскликнула Укубала, ощутив ее пружинистую внутреннюю силу. — А
тяжелая, как полено! И как здорово пахнет морем! И красивая какая! На, Едигей, я довольна,
очень довольна. Исполнилось мое желание. Отпусти ее в воду поскорей…
Едигей понес золотого мекре к морю. Войдя по колено в набегающий прибой, он дал рыбе
соско-льзнуть вниз. На какое-то короткое мгновение, когда золотой мекре падал в воду,
отразилась в густой синеве воздуха вся золотая оснастка рыбы от темени до хвоста, и, блеснув,
вспарывая воду стремительным корпусом, рыба уплыла в глубину…