Page 165 - Белый пароход

А большой шторм разразился на море ночью. Ревело море за стеной, под обрывом. Еще раз
убедился Едигей: неспроста возникают предвестники бури — ийрек толкуны. То была уже
глубокая ночь. Прислушиваясь в полудреме к бушующему прибою, Едигей вспомнил о своем
заветном мекре Как-то его рыбе сейчас? Хотя, должно быть, на больших глубинах море не так
сотрясается. В своей глубокой тьме рыба тоже прислушивается, наверно, к тому, как ходят волны
поверху. Едигей счастливо улыбнулся при этом и, засыпая, положил руку на бок жены и услышал
вдруг толчки из чрева. То давал о себе знать его будущий первенец. И этому Едигей счастливо
улыбнулся и безмятежно уснул.
Знал бы, что не пройдет и года, как разразится война, и все опрокинется в жизни, и уйдет он
от моря навсегда и только будет о нем вспоминать… Особенно когда тяжелые дни наступят…
Поезда в этих краях шли с востока на запад и с запада на восток…
А по сторонам от железной дороги в этих краях лежали великие пустынные пространства —
Сары-Озеки, Серединные земли желтых степей…
В том страшном для Буранного Едигея пятьдесят третьем году и зима легла ранняя. Никогда
такого не бывало в сарозеках. В конце октября уже заснежило, холода начались. Хорошо, что
успел до того картошки завести с Кумбеля себе и Зарипе с детьми. Как знал — поторопился.
Последний раз пришлось на верблюде ехать, побоялся, что в проходящем товарняке картошка
померзнет в открытом тамбуре, пока довезешь. Кому она тогда нужна. А так поехал на Буранном
Каранаре, уложил на него вьюком два огромных мешка — самому не сладить было с мешками,
хорошо, что люди подсобили, — один по одну сторону, другой по другую, а сверху утеплил
мешки кошмой, подоткнул края, чтобы ветер не задувал, сам же взгромоздился на самый верх
между мешками и поехал спокойно к себе на Боранлы-Буранный. Сидел на Каранаре, как на
слоне. Так думалось и самому Едигею. До этого никто здесь представления не имел о верховых
слонах. Той осенью крутили на станции первый индийский фильм. Все кумбельцы от мала до
велика повалили смотреть невиданную кинокартину о невиданной стране. В фильме, кроме
бесконечных песен и танцев, показывали слонов, на тигров в джунгли выезжали охотиться, сидя
на слонах. Едигею тоже удалось посмотреть ту картину. Были они с начальником разъезда на
общепрофсоюзпом собрании как делегаты от боран-линцев, вот тогда по окончании собрания в
клубе депо показали им индийский фильм. С того и началось. Стали выходить из кино, разговоры
разные возникали, и дивились железнодорожники, как в Индии на слонах ездят. А кто-то громко
сказал на это:
— И что вам дались эти слоны, едигеевский Буранный Каранар чем хуже слона? Нагрузи —
так он прет, как слон!
— И то верно, — засмеялись вокруг.
— Да что слон! — откликнулся еще голос. — Слон-то только в жарких странах может жить. А
попробуй у нас по сарозекам зимой. Слон твой и копыта откинет, куда ему до Каранара!
— Слушай, Едигей, слушай, Буранный, а почему бы тебе не соорудить такую же будку на
Каранаре, как в Индии на слонах? И будешь себе ездить, как тамошний богач!
Едигей посмеивался. Подшучивали над ним друзья, но все же лестно было слышать такие
слова о своем знаменитом атане…
Зато перепало Едигею той зимой, попереживал, погоревал из-за того же Каранара…
Но это случилось уже с холодами. А в тот день застиг его в пути первый снегопад. Снежок и
до этого сыпал несколько раз и быстро таял. А тут зарядил, да еще как! Сомкнулось небо над
сарозеками сплошным мраком, ветер закрутил. Густо, тяжело повалил снег белыми кружащимися
хлопьями. Не холодно было, но мокро и неуютно. А главное — не различить ничего вокруг из-за
снега. Что было делать? В сарозеках нет попутных пристанищ, где можно было бы переждать
непогоду. Оставалось одно — положиться на силу и чутье Буранного Каранара. Он-то должен