Page 17 - Белый пароход

простуды, от сквоз-няка степного, а потом он растет день ото дня, и тогда ничто ему не страшно
— ни холод, ни жара, ни безводье…
Едигей знал толк в этом деле — содержал Буранного Каранара всегда в справиости. Первый
приз-нак здоровья и силы — чернью горбы на нем торчали как чугунные. Когда-то Казангап
подарил ему верблюжонка еще молочным, махоньким, пушистым, как утенок, в те годы
первоначальные, когда вернулся Едигей с войны да обосновался на разъезде Боранлы-Буранном.
А сам Едигей молодой был еще — куда там! Знать не знал, что пребудет здесь до стариковских
седин. Иной раз глянет на те фотографии и сам не верит себе. Здорово изменился — сивым стал.
Даже брови и те побелели. В лице, конечно, изменился. А телом не потяжелел, как бывает в
таком возрасте. Как-то само по себе полу-чилось — вначале усы отрастил, потом бороду. А
теперь вроде никак без бороды, все равно что голым ходить. Целая история минула, можно
сказать, с тех пор.
Вот и сейчас, оседлывая Каранара, лежащего на земле, приструнивал его то голосом, то
намахом руки, когда тот нет-нет да и огрызался, рявкая, как лев, подворачивая черную патлатую
голову на длиннющей шее, Едигей между делом припоминал сегодня, что было да как было в те
годы. И отходил душой…
Долго он возился, все укладывал, отлаживал сбрую. В этот раз, прежде чем устроить седло,
он накрыл Каранара лучшей выездной попоной старинной работы, с разноцветными длинными
кистями, с ковровыми узорами. Уж и не помнил, когда в последний раз украшал он Каранара
этой редкой сбруей, ревниво сберегаемой Укубалой. Выпал теперь такой случай…
Когда Буранный Каранар был оседлан, Едигей заставил его подняться на ноги и остался очень
доволен. И даже возгордился своей работой. Каранар выглядел внушительно и величественно,
украшен-ный попоной с кистями и мастерски сооруженным седлом между горбами. Нет, пусть
полюбуются молодые, особенно Сабитжан, пусть поймут: похороны достойно прожившего
человека не обуза, не помеха, а великое, пусть и горестное событие и тому должны быть свои
подобающие почести У одних играют музыку, выносят знамена, у других палят в воздух, у
третьих цветами путь устилают и венки несут…
А он, Буранный Едигей, завтра с утра возглавит верхом на Каранаре, убранном попоной с
кистями, путь на Ана-Бейит, провожая Казангапа к его последнему и вечному приюту… И всю
дорогу Едигей будет думать о нем, пересекая великие и пустынные сарозеки. И с мыслями о нем
предаст его земле на родо-вом кладбище, как и был у них о том уговор. Да, был такой уговор.
Далеко ли, близко ли путь дер-жать, но никто не разубедит его в том, что нужно выполнить волю
Казангапа, даже родной сын покойного…
Пусть все знают, что быть посему, и для этой цели его Каранар готов — оседлан и обряжен
сбруей.
Пусть все видят. Едигей повел Каранара на поводу от загона вокруг всех домов и поставил на
привязь возле казангаповской мазанки. Пусть все видят. Не может он, Буранный Едигей, не
сдержать своего слова. Только напрасно он это доказывал. Пока Едигей занимался сбруей,
Длинный Эдильбай, улучив момент, отозвал Сабитжана в сторону:
— Пошли-ка в тенек потолкуем.
Там у них разговор состоялся недолгий. Эдильбай не стал уговаривать, высказался напрямик:
— Ты вот что, Сабитжан, возблагодари бога, что есть такой Буранный Едигей на свете, друг
твоего отца. И не мешай нам похоронить человека как положено. А спешишь, мы тебя не держим.
Я за тебя брошу лишнюю горсть земли!
— Это мой отец, и я сам знаю…— начал было Сабитжан, но Эдильбай перебил его на
полуслове:
— Отец-то твой, да только вот ты сам не свой.