Page 19 - Белый пароход

Сабитжан тогда стал орать на ее мужа, чтобы он заставил замолчать Айзаду, а тот вдруг
взбеле-нился и кинулся душить Сабитжана…
С трудом удалось боранлинцам утихомирить разошедшихся родственников. Неприятно и
стыдно было всем. Едигей очень расстроился. Знал он им цену, но такого оборота не ожидал. И в
сердцах предупредил их строго-настрого: если вы не уважаете друг друга, то не позорьте хотя
бы память отца, а иначе не позволю вам здесь никому оставаться, не посмотрю ни на что,
пеняйте на себя…
Да, вот такая нехорошая история вышла накануне похорон. Сильно был мрачен Едигей. И
опять напряженно сошлись брови на хмуром челе, и опять терзали его вопросы — откуда они,
дети их, и почему они стали такими? Разве об этом мечтали они с Казангапом, когда в жару и
стужу возили их в кумбельский интернат, чтобы только выучились, вышли в люди, чтобы не
остались прозябать на каком-нибудь разъезде в сарозеках, чтобы не кляли потом судьбу: вот,
мол, родители не позаботи-лись. А получилось-то все наоборот… Почему, что помешало им стать
людьми, от которых не отвра-щалась бы душа?..
И опять Длинный Эдильбай выручил, чуткость житейскую проявил, чем очень облегчил поло-
жение Едигея в тот вечер. Он-то понимал, каково было Едигею. Дети умершего родителя всегда
главные лица на похоронах, так уж оно устроено на свете. И никуда их не денешь, никуда не
удалишь, какими бы бесстыжими и никчемными они ни оказались. Чтобы как-то сгладить омра—
чивший всех скандал между братом и сестрой, Эдильбай пригласил всех мужчин к себе в дом.
Что, мол, мы будем во дворе звезды на небе считать, пойдемте почаюем, посидим у нас…
В доме у Длинного Эдильбая Едигей попал будто в иной мир. Он и прежде захаживал сюда по-
соседски икаждый раз оставался доволен, душа его наполнялась отрадой за эдильбаевскую
семью. Сегодня же ему хотелось подольше побыть здесь, потребность была такая — точно бы он
должен был восстановить в этом доме некие утраченные силы.
Длинный Эдильбай был таким же путевым рабочим, как и другие, получал не больше других,
жил, как и все, в половине сборно-щитового домика из двух комнат да кухни, но совсем иная
жизнь царила здесь — чисто, уютно, светло. Тот же самый чай, что и у других, в эдильбаевских
пиалах Едигею казался прозрачным сотовым медом. Жена Эдильбая и собой ладная, и дому
хозяйка, и дети как дети… Поживут в сарозеках сколько смогут, полагал Едигей про себя, а там
переберутся куда получше. Жаль очень будет, когда уедут они отсюда…
Сбросив свои кирзачи еще на крыльце, сидел Едигей во внутренней комнате, поджав под себя
ноги в носках, и первый раз за день почувствовал, что и устал и проголодался. Прислонился
спиной к дощатой стене, примолк. А вокруг расположились по краям круглого наземного столика
остальные гости, негромко переговариваясь о том о сем…
Настоящий разговор возник потом, странный разговор завязался. Едигей уже и забыл о
косми-ческом корабле, стартовавшем прошлой ночью. А вот знающие люди кое-что сказали
такое, что и он призадумался. Не то чтобы он сделал открытие для себя, просто подивился их
суждениям и своему неведению на этот счет. Но он при том не испытывал внутреннего укора —
для него все эти космиче-ские полеты, столь занимающие всех, были очень далеким, почти
магическим, чуждым ему делом. Потому и отношение ко всему этому было настороженно-
почтительное, как к появлению некой могучей безликой воли, которую в лучшем случае он
вправе лишь принять к сведению. И, однако, зрелище уходящего в космос корабля потрясло и
захватило его. Об этом и зашла речь в доме Длинного Эдильбая.
Сидели они вначале, пили шубат — кумыс из верблюжьего молока. Отличный был шубат, про-
хладный, пенистый, слегка хмельной. Приезжие контрольно-ремонтные путейцы, бывало,
здорово пили его, называли сарозекским пивом. А к горячей закуске в этом доме оказалась и
водка. Когда случа-лось такое дело, Буранный Едигей вообще-то не отказывался, выпивал за