Page 14 - Белый пароход

интервалом очередности, а одновременно, совершенно синхронно с двух разных подходов к
станции. «Паритет» не реагировал на сигналы Обценупра с «Конвенции» уже свыше двенадцати
часов, не реагировал он и на сигналы кораблей, идущих к нему на стыковку… Предстояло
выяснить, что произошло с экипажем «Паритета».
II
Поезда в этих краях шли с востока на запад и с запада на восток…
По сторонам от железной дороги в этих краях лежали великие пустынные пространства —
Сары-Озеки, Серединные земли желтых степей.
В этих краях любые расстояния измерялись применительно к железной дороге, как от
Гринвичского меридиана…
А поезда шли с востока на запад и с запада на восток…
От разъезда Боранлы-Буранный до родового найманского кладбища Ана-Бейит было по
меньшей мере километров тридцать в сторону от железной дороги, и то при условии, если путь
держать напря-мик, наугад по сарозекам. Если же не рисковать, чтобы не заплутаться, случаем,
в степи, то лучше ехать обычной колеей, что все время сопутствует железной дороге, но тогда
расстояние до кладбища еще больше увеличится. Придется делать добрый крюк до поворота от
Кыйсыксайской пади на Ана-Бейит. Иного выхода нет. Вот и получается в лучшем случае
тридцать верст в один конец да столько же в другой. Но, кроме самого Едигея, никто из
нынешних боранлинцев толком и не знал, как туда добираться, хотя слышать слышали о том
старинном Бейите, о котором рассказывали всякие исто-рии, то ли были, то ли небылицы, но
самим пока не доводилось туда наезжать. Нужды такой не возникало. За многие годы это был
первый случай в Боранлы-Буранном, придорожном поселочке из восьми домов, когда умер
человек и предстояли похороны. До этого несколько лет назад, когда в одночасье скончалась
девочка от грудного удушья, родители увезли ее хоронить к себе на родину, в Уральскую
область. А жена Казангапа, старушка Букей, покоилась на станционном погосте в Кумбе-ле —
умерла в тамошней больнице несколько лет назад, ну и решили тогда на станции и схоронить.
Везти покойницу в Боранлы-Буранный не было смысла. А Кумбель — самая большая станция в
Сары-Озеках, к тому же дочь Айзада проживает там да зять, пусть и непутевый, выпивающий, но
все же свой человек. За могилкой, мол, присматривать будут. Но тогда жив был Казангап, он сам
решал, как ему поступить.
А теперь думали-гадали, как быть.
Едигей, однако, настоял на своем.
— Да бросьте вы неджигитские речи, — урезонил он молодых. — Хоронить такого человека
будем на Ана-Бейите, там, где предки лежат. Там, где завещал сам покойный. Давайте от слов к
делу перейдем, готовиться будем. Путь предстоит не близкий. Завтра с утра пораньше двинемся…
Все понимали — Едигей имел право принять решение. На том и согласились. Правда,
Сабитжан пробовал было возразить. Подоспел он в тот день попутным товарняком, пассажирские
поезда здесь не задерживались. И то, что прибыл на похороны отца, хотя и не знал, жив еще тот
или нет, уже одно это растрогало и даже обрадовало Едигея. И были минуты, когда они обнялись
и плакали, объединен-ные общим горем и печалью. Едигей потом удивлялся себе. Прижимая
Сабитжана к груди и плача, он не мог совладать с собою, все говорил, всхлипывая. «Хорошо, что
ты приехал, родимый, хорошо, что ты приехал!» — точно бы его приезд мог воскресить
Казангапа. И чего Едигей так расплакался, сам не мог понять, никогда с ним такого не случалось.
Долго они плакали во дворе, у дверей осиротевшей мазанки казангаповской. Что-то
подействовало на Едигея. Вспомнилось, что Сабитжан вырос у него на глазах, мальчонкой был,
любимцем отца был, возили его учиться в кумбельскую школу-интернат для детей
железнодорожников, как выпадало свободное время, наезжали проведать — то попутным сос-