Page 57 - Белый пароход

И тут резко поднятая рука на передней парте прервала его речь:
— Агай [10] , значит, вы были в плену?
На него смотрели с холодной ясностью жесткие глаза. Лицо подростка было слегка
запрокинуто, он стоял по стойке «смирно», и на всю жизнь запомнились почему-то его зубы, у
него был обратный прикус — нижний ряд зубов перекрывал, выступая, верхний ряд.
— Да, а что?
— А почему вы не застрелились?
— А почему нужно было убить себя? Я и так был ранен.
— А потому, что недопустимо сдаваться во вражеский плен, есть такой приказ!
— Чей приказ?
— Приказ свыше.
— Откуда это тебе известно?
— Я все знаю. У нас бывают люди из Алма-Аты, из Москвы даже приезжали. Значит, вы не
выполнили приказ свыше?
— А твой отец был на войне?
— Нет, он занимался мобилизацией.
— Тогда нам с тобой трудно объясняться. Могу лишь сказать, что другого выхода у меня не
было.
— Все равно вы должны были выполнить приказ.
— А ты чего придираешься? — С места поднялся другой ученик. — Наш учитель сражался
вместе с югославскими партизанами. Чего тебе надо? — Все равно он должен был выполнить
приказ свыше! — категорически утверждал тот.
И тут класс загудел, лопнула гробовая тишина: «Должен был!», «Не должен!», «Мог!», «Не
мог!», «Правильно!», «Неправильно!». Учитель грохнул кулаком о стол:
— Прекратите разговоры! Идет урок географии! Как я воевал и что со мной было, это знают
кому положено и где нужно. А сейчас вернемся к нашей карте!
И опять никто из класса не увидел ту трудноразличимую точку на карте, откуда снова
полоснула сбоку автоматная очередь, и стоящий с указкой у доски учитель медленно покатился
по склону, заливая своей кровью сине-зелено-коричневую карту Европы…
Через несколько дней его вызвали в районо. Там Куттыбаеву без лишних слов предложили
подать заявление об увольнении с работы по собственному желанию: бывший военнопленный не
имел морального права учить подрастающее поколение.
Пришлось Абуталипу Куттыбаеву с Зарипой и с первенцем Даулом перебираться в другой
район, подальше от областного центра. Устроились в аульной школе. Вроде прижились, с жильем
уладилось. Зарипа, молодая способная учительница, стала завучем. Но тут разразились события
сорок восьмого года, связанные с Югославией. Теперь на Абуталипа Куттыбаева смотрели не
только как на бывшего военнопленного, но и как на сомнительную личность, долгое время
пребывавшую за границей. И хотя он доказывал, что только партизанил с югославскими
товарищами, это не принималось во внимание. Все понимали и даже сочувствовали, но никто не
смел брать на себя какую-либо в этом смысле ответственность. Снова вызвали в районо, и опять
повторялась история с заявлением об увольнении по собственному желанию…
Переезжая еще много раз с места на место, семья Абуталипа Куттыбаева в конце пятьдесят
первого года, среди зимы очутилась в сарозеках, на разъезде Боранлы-Буранный.
В пятьдесят втором году лето выдалось знойное сверх обычного. Земля иссохла, прокалилась
до такой степени, что сарозекские ящерицы и те не знали, куда себя деть, прибегали, не боясь
людей, на порог с отчаянно колотящимися глотками и с широко раскрытыми ртами — лишь бы
куда-нибудь скрыться от солнца. А коршуны в поисках прохлады забирались невесть в какую