Page 59 - Белый пароход

Он пошел по шпалам быстро, несмотря на то что палило. Спешил побыстрей к детишкам, ему
было не до себя. Вылинявшая майка неопределенного грязного цвета висела, обтянув костлявые
плечи, на голове пожухлая соломенная шляпа, штаны болтались на исхудавшем теле, на ногах
разбитые рабочие ботинки без шнурков. Он шел, шлепая подошвами по шпалам, ни на что не
обращая внимания. Когда сзади появился поезд, то даже не оглянулся.
— Эй, Абуталип, сойди с линии! Ты что, оглох?! — крикнул Едигей.
Но тот не расслышал. И только когда паровоз дал гудок, спустился по откосу вниз, но и тогда
не взглянул на проносящийся мимо состав. И не видел, как грозил ему кулаком машинист.
На войне, в плену, человек не поседел, помоложе, конечно, был, на фронт уходил
девятнадцати лет, младшим лейтенантом. А тем летом седина пошла. Сарозекская. Причем
быстро замелькала непрошенной белизной то там, то тут в плотной, густой, гривастой шевелюре
и на висках стала преобладать, поседели виски. В добрые времена быть бы ему красивым,
представительным мужчиной. Широколобый, с орлиным носом, кадыкастый, с крепким ртом и
продолговатыми, удлиненными глазами, был он ладный, хорошего роста. Зарипа горько
подшучивала: «Не повезло тебе, Абу, ты должен был Отелло играть на сцене». Абуталип
усмехался: «Тогда бы я тебя придушил как последний идиот, зачем это тебе надо!»
Замедленная реакция Абуталипа на догонявший сзади поезд встревожила Едигея не на шутку.
— Ты бы сказала ему, что ж он так, — полуупрекая, сказал он Зарипе.Машинист отвечать не
будет, не положено ходить по путям. Да дело не в этом. К чему так рисковать?
Зарипа тяжело вздохнула, обтирая рукавом пот с разгоряченного почерневшего лица.
— Боюсь я за него.
— А что?
— Боюсь, Едике. Что нам скрывать от тебя. Казнится он и за детей и за меня. Ведь когда я
выходила замуж, не послушалась родных. Старший брат мой, тот из себя выходил, кричал: «Век
будешь каяться, дура! Ты не замуж выходишь, а на несчастье идешь, и дети твои и дети детей,
еще не родившись, уже обречены быть несчастными. А твой возлюбленный, если у него есть
голова на плечах, не семью должен заводить, а повеситься. Это самый лучший выход для него!»
А мы поступили по-своему. Надеялись: раз кончилась война, какие счеты у живых и мертвых?
Мы от всех держались подальше, и от его и от моих родственников. А в последний раз, ты
представляешь, брат сам написал заявление, что он предупреждал меня, возражал против
нашего брака. И что он ничего общего не имеет со мной и тем более с такой личностью,
пребывавшей долгое время за границей, как Абуталип Куттыбаев. Ну, после этого опять
началось. Куда ни ткнемся, всюду нам от ворот поворот, а вот теперь мы здесь, дальше некуда.
Она замолчала, ожесточенно подгребая битый гравий под шпалы. Впереди снова показался
идущий состав. Они сошли с линии, унося с собой лопаты и носилки.
Едигей чувствовал, что должен чем-то помочь, когда люди в таком положении. Но он не мог
ничего изменить, беда была далеко за пределами его сарозеков.
— Мы тут живем уже много лет. И вы привыкнете, приспособитесь. А жить надо, —
подчеркнул он, глядя ей в лицо, и подумал: «Да-а, горек сарозекский хлеб. Когда приехали
зимой, белолицая была еще, а теперь лицо как земля,отмечал он, сожалея о ее меркнущей на
глазах красоте. — Волосы какие были — повыгорели, ресницы и те опалило солнцем. Губы
полопались. Совсем худо ей. Непривычная к такой жизни. Однако держится, не отступается. А
куда теперь отступать — двое детей. Все равно молодец…»
Тем временем, взвихривая жгучее стояние воздуха, протарахтел по пути, как жаркая
автоматная очередь, очередной состав. Они снова поднялись с инструментом на полотно —
продолжить работу.