Page 10 - И дольше века длится день

людски».
Шаймерден примолк на минутку. Микрофон еще сильнее разразился шорохом,
скрипом, шумом дыхания. Затем Шаймерден прохрипел:
— Едике, дорогой, только ты, того самого, голову мне не морочь. Если умер, то что ж
теперь… У меня людей нет. Чего тебе понадобилось сидеть рядом? Покойник, того самого,
от этого не подымется, как я думаю…
— А я думаю, понятия у тебя никакого нет! — возмутился Едигей. — Что значит —
голову не морочь! Ты здесь второй год, а мы с ним тридцать лет проработали вместе. Ты
подумай. Среди нас человек умер, нельзя, не положено оставлять покойника одного в пустом
доме.
— А откуда ему знать, того самого, один он или не один?
— Зато мы знаем!
— Ну ладно, не шуми, того самого, не шуми, старик!
— Я тебе объясняю.
— Ну что ты хочешь? У меня людей нет. Что там будешь делать, все равно ночь
кругом.
— Буду молиться. Покойника буду обряжать. Молитвы буду приносить.
— Молиться? Ты, Буранный Едигей?
— Да, я. Я знаю молитвы.
— Вот те раз — шестьдесят лет, того самого, советской власти.
— Да ты оставь, при чем тут советская власть! По умершим молятся люди испокон
веков. Человек ведь умер, а не скотина!
— Ну ладно, молись, того самого, только не шуми. Пошлю за Длинным Эдильбаем,
если согласится, то придет, того самого, заступит вместо тебя… А сейчас давай, сто
семнадцатый подходит, готовь на вторую запасную…
И на том Шаймерден отключился, щелкнул выключатель переговорника. Едигей
поспешил к стрелке и, занимаясь своим делом, думал, согласится ли, придет ли Эдильбай. И
обнадежился, совесть-то есть у людей, когда увидел, как ярко засветились окна в некоторых
домах. Собаки залаяли. Значит, жена тревожит, поднимает боранлинцев на ноги.
Тем временем сто семнадцатый встал на запасную линию. С другого конца подошел
нефтеналивной состав — одни цистерны. Они разминулись, один — на восток, другой — на
запад…
Был уже второй час ночи. Звезды в небе разгорались, каждая звезда выделялась сама по
себе. И луна засветила над сарозеками чуть ярче, наполняясь постепенно приливающей
силой. А под звездным небом далеко, беспредельно простерлись сарозеки, только контуры
верблюдов — и среди них двугорбый великан Буранный Каранар — да смутные очертания
ближайших привалов были различимы, а все остальное по обе стороны железной дороги
уходило в ночную бесконечность. Да ветер не спал, все посвистывал, шуршал вокруг сором.
Едигей то входил, то выходил из будки, ждал, не покажется ли на путях Длинный
Эдильбай. И тут он увидел в стороне зверька какого-то. То оказалась лисица. Глаза ее
отсвечивали зеленоватым мигающим переливом. Она понуро стояла под телеграфным
столбом, не собираясь ни приближаться, ни убегать.
— Ты чего тут! — пробормотал Едигей, шутливо пригрозив пальцем. Лиса не
испугалась. — Ты смотри! Я тебя! — И притопнул ногой.
Лисица отскочила подальше и села, оборотившись к нему. Пристально и скорбно
смотрела она, как казалось ему, не сводя глаз, то ли на него, то ли на что-то другое возле
него. Что ее могло привлекать, почему она появилась здесь? То ли огни электрические
приманили, то ли с голоду пришла? Странным показалось Едигею ее поведение. А почему
бы не пристукнуть каменюкой, раз такое дело, коли добыча сама в руки просится. Едигей
нашарил на земле камень покрупней. Примерился и, замахнувшись, опустил руку. Выронил