Page 120 - И дольше века длится день

22
Жаика . Алтун слышала от людей.
— Пожалуй, через два дня, осталось не так много. А к пойменным местам уже завтра
подойдем. Предлесья начнутся, кусты да чащи, а там и Жаик.
— Что, большая, глубокая река?
— Самая великая на пути к Итилю.
— И глубокая?
— Не всякий конь сможет переплыть, особенно где стремнина. А по рукавам — там
мельче.
— Значит, глубокая, и течение плавное?
— Спокойная, как зеркало, а есть где и побыстрей. Ты же знаешь, детство мое прошло
в жаикских степях — отсюда мы родом. И наши песни все от Жаика. Лунными ночами
поются наши песни.
— Я помню, — задумчиво отозвалась вышивальщица. — Ты как-то спел мне песню, до
сих пор не могу забыть, песню девушки, разлученной с любимым, она утопилась в Жаике.
— Это старинная песня.
— У меня мечта, Эрдене, хочу сделать такую вышивку на белом шелковом полотне:
вода уже сомкнулась, только легкие волны, а вокруг растения, птицы, бабочки, но девушки
уже нет, не вынесла она горя. Чтобы, кто увидал эту вышивку, тому печальная песня
слышалась над печальной рекой.
— Через день ты увидишь эту реку. Слушай меня внимательно, Догуланг. Ты должна
быть готова к завтрашней ночи. Как только я появлюсь с запасным конем, так тут же ты
должна выйти с колыбелью, в любой час. Медлить нельзя. Теперь медлить нельзя. Я бы
сегодня, сейчас увез бы вас куда глаза глядят. Но кругом степь открытая, нигде не
схоронишься, не утаишься, кругом как на ладони, и ночи пошли лунные. А с повозкой по
степи от конной погони далеко не ускачешь. Но дальше, к Жаику, начнутся места
зарослевые, там все по-иному пойдет…
Они еще долго переговаривались, то умолкая вдруг, то снова принимаясь обсуждать,
что им предстоит в преддверии неведомой судьбы грядущей, теперь уже судьбы на троих, с
народившимся младенцем. И малыш не заставил себя ждать, чуть погодя зашевелился,
кряхтя, в колыбели и заплакал, попискивая скулящим щенком. Догуланг быстро взяла его на
руки и, смущаясь с непривычки, полуотвернувшись, приложила его к груди, столь знакомой
сотнику, неисчислимо раз целованной им в горячем порыве, гладкой и белеющей груди,
которую он сравнивал про себя с округлой спинкой притаившейся уточки. Теперь все
предстало в новом свете материнства. И сотник просиял взором от удивления и восхищения
и, подумав о чем-то, покрутил молча головой, — сколько пришлось пережить в последние
дни, и вот свершилось то, что и должно было свершиться в отмеренный природой срок: он
— отец, Догуланг — мать, у них — сынок, мать кормит дитя молоком… Тому и положено
быть изначально. Трава родится от травы, и тому воля природы, твари рождаются от тварей,
и тому воля природы, и только прихоть человека может встать поперек естества…
Младенец, чмокая, сосал грудь, младенец насыщался, ублажаемый грудью-уточкой.
— Ой, щекотно, — радостно засмеялась Догуланг. — Вот ведь какой шустрый
оказался. Прилип и не оторвешь, — приговаривала она, как бы оправдываясь за свой
счастливый смех. — А правда, он очень похож на тебя, наш Кунан. Наш маленький дракон,
сын большого дракона! Вот он открыл глазки! Посмотри, посмотри, Эрдене, и глаза твои, и
нос такой же, и губы точь в точь…
— Похож, конечно, очень похож, — охотно соглашался сотник. — Узнаю кого-то,
очень даже узнаю.
— То есть, как кого-то? — удивлялась Догуланг.
— Ну себя, конечно, себя!

22 Жаик — Яик, река Урал.