Page 149 - И дольше века длится день

так же бороздя великую страну из края в край.
Зарипа и Едигей попали в купированный вагон. Пассажиров здесь было поменьше, и
они пристроились в проходе у окна, у самого края, чтобы не мешать другим и поговорить о
своих делах. Едигей сидел на откидном сиденье в коридоре, а Зарипа стояла рядом и
смотрела в окно, хотя он и предлагал ей свое место.
— Так мне будет лучше, — сказала она.
И теперь, все еще изредка всхлипывая, превозмогая себя, перебарывая свалившуюся на
плечи беду, она пыталась сосредоточиться, глядя в окно, обдумать хотя бы для начала свое
новое — вдовье — житье-бытье. Если прежде была надежда, что все это оборвется в один
прекрасный день как кошмарный сон, рано или поздно вернется Абуталип, ведь не могло же
быть, чтобы не разобрались с таким недоразумением, и снова будут они вместе всей семьей,
а все остальное образуется — нашли бы способ, как ни трудно, выжить, выстоять и сыновей
воспитать, то теперь нет надежды. Было ей о чем думу думать…
О том же думал и Буранный Едигей, поскольку не беспокоиться о судьбе этой семьи он
не мог. Так уж оно получилось. Однако он считал, что сейчас больше, чем когда-либо,
должен быть сдержанным и спокойным и тем самым внушить ей хоть какую-то уверенность.
Он не торопил ее. И правильно сделал. Наплакавшись, она сама начала разговор.
— Мне придется пока скрыть от ребят, что отца их больше нет, проговорила
прерывающимся голосом Зарипа, сглатывая, загоняя в себя плач. Не могу сейчас. Особенно
Эрмек… Зачем такая привязанность, это страшно… Как лишить их мечты? Что с ними
будет? Ведь они только этим и живут… Ждут, ждут изо дня в день, каждую минуту… Надо
будет со временем выбраться отсюда, переменить место… Пусть подрастут немного. За
Эрмека очень боюсь. Пусть он хоть чуточку повзрослеет… И тогда скажу, да и сами
догадаются понемногу… А сейчас нет, не в силах… Пусть уж я сама… Напишу письма
братьям и сестрам, своим и его. Теперь-то что им бояться нас? Откликнутся, надеюсь,
помогут уехать… А там видно будет… Мне теперь только бы детей Абуталипа вырастить,
раз уж самого нет…
Так рассуждала она, а Буранный Едигей молча слушал, понимая и принимая смысл
каждого ее слова, зная наверняка, что это лишь самая малая толика, самая поверхностная
часть того, что, как смерч, пронеслось и проносится в ее мыслях. Всего не высказать в таких
случаях… Потому он сказал, стараясь нисколько не расширить границ разговора:
— Пожалуй, ты права, Зарипа… Если бы я не знал этих ребят, сомневался бы. Но на
твоем месте я тоже не посмел бы сказать такое. Немножко надо подождать. А пока
родственники твои откликнутся, не сомневайся ни в чем, что касается нас. Как были, так и
будем держаться. Работай, как и прежде, дети будут у нас вместе с нашими. Сама знаешь,
Укубала любит их как своих. А остальное видно станет…
И еще сказала в этом разговоре Зарипа с тяжелым вздохом:
— Вот ведь как устроено, оказывается, в жизни. Так страшно, так мудро и
взаимосвязанно. Конец, начало, продолжение… Если бы не дети, честное слово, Едигей, не
стала бы я жить сейчас. Пошла бы даже на это. Зачем мне жить? Но дети, они обязывают,
они принуждают, они удерживают меня. И в этом спасение, и в этом продолжение. Горькое,
тяжкое, но продолжение… И думаю я сейчас со страхом не о том даже, когда они узнают
правду, от этого никуда не денешься, а о том, что будет дальше. Это всегда будет в них
кровоточить, то, что случилось с их отцом. В любом случае, будут ли они поступать на
учебу, на работу, предстоит ли им проявить себя в чем-то в глазах общества, с этой
фамилией им нигде ходу не будет… И когда я думаю об этом, мне кажется, что существует
какая-то всесильная преграда для нас. Мы с Абуталипом избегали разговоров этих. Я его
щадила, он меня. С ним, я была в том уверена, наши сыновья выросли бы полноценными
людьми… И это нас оберегало от разрушений, от невзгод… А теперь я не знаю… Я не смогу
заменить им его… Потому что он — это был он… Он бы всего добился. Он хотел как бы
переместиться, перевоплотиться в своих детей. Потому он и умер, оттого, что его оторвали
от них…