Page 172 - И дольше века длится день

стадам! На цепь посажу, и ни шагу тебе не будет свободы, раз ты такой оказался!
Грозился Буранный Едигей больше для того, чтобы оправдаться в собственных глазах.
Силой уводил Каранара от его ак-мойнакских верблюдиц. И это было вообще-то
несправедливо! Был бы он смирным животным — какой вопрос! Вот ведь бросил Едигей
верховую верблюдицу у Коспана. Коспан обещал при случае пригнать ее на Боранлы-
Буранный — и никаких тебе проблем, все мило и хорошо. А с этим окаянным одни
неприятности.
Через некоторое время смирился Буранный Каранар и с тем, что снова оказался под
седлом, и с тем, что снова попал под начало хозяина. Кричал уже поменьше, выровнял,
убыстрил шаг и вскоре достиг высшего хода — бежал тротом, стриг ногами расстояние
сарозеков как заведенный. И Едигей успокоился, уселся поудобней между упругими
горбами, застегнулся от ветра, поплотней подвязал малахай и теперь с нетерпением ждал
приближения к боранлинским местам.
Но было еще достаточно далеко до дома. День выдался сносный. Немного ветреный,
немного облачный. Метели в ближайшие часы можно было не опасаться, хотя ночью вполне
могло запуржить. Буранный Едигей возвращался довольный тем, что удалось изловить и
обуздать Каранара, а особенно вчерашним вечером у Коспана, домброй и пением Эрлепеса.
И Едигей невольно вернулся к мыслям о своей незадачливой жизни. Вот ведь беда! Как
сделать, чтобы никто не пострадал и чтобы боль свою не таить, а сказать напрямик — так и
так, мол, Зарипа, люблю тебя. И если детям Абуталипа не будет ходу с фамилией отца, то,
если Зарипу это устроит, пожалуйста, пусть запишет этих ребят на его, Едигея, фамилию. Он
будет только счастлив, если его фамилия пригодится Даулу и Эрмеку. И пусть не будет им
никаких помех и преград в жизни. И пусть добиваются они успеха своими силами и
умением. Жалко разве для этого фамилию отдать? Да, и такие мысли навещали по пути
Буранного Едигея.
Уже день клонился к исходу. Неутомимый Каранар как ни противился, как ни ярился,
но под верхом шел добросовестно. Вот впереди открылись боранлинские лога, вот знакомые
буераки, заметенные сугробами, вот большое всхолмление — и впереди на излучине
железной дороги приткнулся разъезд Боранлы-Буранный. Дымки вьются над трубами. Как-
то там его родные семьи? Вроде бы отлучился всего на день, а тревога такая, будто целый
год здесь не был. И соскучился здорово — особенно по детишкам. Завидев впереди
поселение, Каранар еще прибавил шагу. Припотевший, разгоряченный шел, широко
раскидывая ноги, выбрасывая изо рта клубы пара. Пока Едигей приближался к дому, на
разъезде успели встретиться и разминуться два товарных поезда. Один пошел на запад,
другой на восток…
Едигей остановился на задах, во дворе, чтобы сразу же запереть Каранара в загон.
Спешился, ухватил врытую в землю на перекладине толстую цепь, сковал ею переднюю ногу
верблюда. И оставил его в покое. «Пусть поостынет, потом расседлаю», — решил он про
себя. Спешил он почему-то очень. Распрямляя затекшие спину и ноги, Едигей выходил из
загона, когда прибежала старшая дочка — Сауле. Едигей обнял ее, неловко двигаясь в шубе,
поцеловал.
— Замерзнешь, — сказал он ей. Она была легко одета. — Беги домой. Я сейчас.
— Папа, — сказала Сауле, ласкаясь к отцу, — а Даул и Эрмек уехали.
— Куда уехали?
— Совсем уехали. С мамой. Сели на поезд и уехали.
— Уехали? Когда уехали? — все еще не понимая, о чем речь, переспросил он, глядя в
глаза дочери.
— Да сегодня утром еще.
— Вот как! — дрогнувшим голосом отозвался Едигей. — Ну ты беги, домой беги, —
отпустил он девочку. — А я потом, потом. Иди, иди сейчас…
Сауле скрылась за углом. А Едигей быстро, даже не прикрыв за собой калитку загона,
как был в шубе поверх ватника, направился прямо в барак Зарипы. Шел и не верил. Ребенок