Page 179 - И дольше века длится день

платьев уловило его ухо. Кто-то снаружи высоко приподнял сшитый полог над дверью юрты,
и на пороге появилась девушка с домброй, прижатой к груди, открытолицая, со взглядом
озорным и гордым, с бровями, как тетива тугими, что выдавало в ней весьма решительный
характер, и вся она, черноокая, была ладна собой, словно бы сотворена умелыми руками, —
и ростом, и обличьем, и одеянием девичьим. Она стояла в дверях с поклоном, в
сопровождении подруг и нескольких джигитов, прощения прося у знатных лиц. Но никто не
успел и рта открыть, как девушка уверенно ударила по струнам и, обращаясь к Раймалы-аге,
запела приветственную песню:

«Как караванщик, издали идущий к роднику, чтоб жажду утолить, к тебе
пришла я, певец прославленный Раймалы-ага, сказать слова привета. Не осуди, что
вторглись мы сюда толпою шумной, — на то здесь пир, на то веселье воцаряется на
свадьбах. Не удивляйся смелости моей, Раймалы-ага, — отважилась к тебе явиться
с песней, с таким же трепетом и тайным страхом, как если бы сама в любви
признаться я хотела. Прости, Раймалы-ага, я смелостью заряжена, как порохом
ружье заветное. Хотя живу я вольно на пирах и свадьбах, но к встрече этой
готовилась всю жизнь, как та пчела, что мед по каплям собирает. Готовилась, как
тот цветок в бутоне, которому раскрыться суждено в урочный час. И этот час
настал…»

«Позволь, но кто же ты, пришелица прекрасная?» — хотел было узнать Раймалы-ага,
но не посмел прервать чужую песню на полуслове. Однако весь подался к ней в удивлении и
восторге. Душа смутилась в нем, горячей кровью возбудилась плоть, и если бы в тот час
особым зрением обладать сумели люди, увидели б они, как встрепенулся он, как крыльями
взмахнул, подобно беркуту на взлете. Глаза в нем ожили и засияли, насторожился сам, как
клик желанный заслышав в небесах. И поднял голову Раймалы-ага, забыв о годах…
А девушка-певица продолжала:

«Послушай же историю мою, жырау великий, коль скоро я решилась на этот
шаг. Я с юных лет люблю тебя, певец от бога Раймалы-ага. Я всюду следовала за
тобой, Раймалы-ага, где б ты ни пел, куда б ты ни приехал. Не осуждай. Моя мечта
была акыном стать таким, каким ты был, какой ты есть поныне, великий мастер
песни Раймалы-ага. И, следуя повсюду за тобой незримой тенью, ни слова твоего
не пропустив, твои напевы повторяя как молитвы, училась я, стихи твои, как
заклинанья, затвердила. Мечтала я, просила я у бога мне ниспослать великой силы
дар, чтобы могла тебя приветствовать в один счастливый день, чтобы в любви
признаться, в преклонении давнем спеть песни, сочиненные в твоем присутствии, и
еще, пусть бог простит мне эту дерзость, с тобой, великий мастер, в искусстве
состязаться я мечтала, пусть если даже буду побеждена. О Раймалы-ага, об этом
дне мечтала, как иной о свадьбе. Но я была мала, а ты — таким великим, таким
любимым всеми, настолько славой и почетом окружен, немудрено, меня, девчонку
малую, заметить ты не мог в народе, не мог ты отличить в том многолюдье на
пирах. А я же, упиваясь песнями твоими, сгорая от стыда, я втайне грезила тобой и
женщиной хотела стать скорее, чтобы прийти к тебе и объявиться смело. И клятву
я дала себе познать искусство слова, познать природу музыки так глубоко и
научиться петь, как ты, учитель мой, чтобы прийти к тебе, не уклоняясь и не
страшась взыскующего взора, чтобы привет сказать, в любви признаться и бросить
вызов свой, нисколько не таясь. И вот я здесь. Я вся здесь на виду и на суду. Пока
росла я, пока я женщиной предстать спешила без опозданья, так время медленно
тянулось, и наконец-то нынешней весной все девятнадцать мне исполнились. А ты,
Раймалы-ага, в моем девичьем мире все такой же и все тот же, лишь поседел
немного. Но это не помеха, чтобы любить тебя, как можно не любить других,
совсем не поседевших. И вот я здесь. Теперь позволь сказать мне решительно и
ясно, меня отвергнуть как девицу волен ты, но как певицу — не смеешь отвергать,
поскольку я пришла с тобою состязаться в красноречии… Тебе бросаю вызов,