Page 181 - И дольше века длится день

старости лет. Стали наговаривать они брату его Абдильхану. Как же будем тебя волостным
избирать, засмеют нас другие на выборах, если старый пес Раймалы на позорище нас
выставляет? Слышишь, что поет, как жеребец молодой, гогочет? А она, девка эта, слышишь,
что отвечает? Стыд и срам! На глазах у всех голову крутит ему. Не к добру. Зачем
связываться с этой девкой? Приструнить его надо, чтобы худая молва не пошла по аулам…
Абдильхан давно уже зло держал на беспутного брата, до седин дожившего за
беспутным занятием. Думал — постарел, остепенился, и тут на тебе: на весь род баракбаев
позор навлекает.
И тогда приударил коня своего Абдильхан, пробиваясь к брату через толпу, и кричал,
угрожая кнутом: «Опомнись! Домой уезжай!» Но не слышал и не видел его старший брат,
сладкозвучными песнями занятый. А поклонники — те, что плотной толпой окружали
верхами певцов, те, которые в песнях каждое слово ловили, Абдильхана вмиг оттеснили и
успели с разных сторон по шее огреть плетьми. Разберись тут, кто руку приложил. Ускакал
Абдильхан…
А песни пелись. В ту минуту новая песня рождалась в устах.
«…Когда марал влюбленный подругу кличет ревом поутру, ему ущелье вторит эхом
горным», — пел Раймалы-ага.
«Когда же лебедь, разлученный с лебедицей белой, на солнце глянет поутру, то солнце
он увидит кругом черным», — отвечала песней Бегимай.
И так они пели в честь молодых — то он, то она, то он, то она…
Не ведал Раймалы-ага в тот час самозабвенный, с какой кипучей злобой в груди
ускакал брат Абдильхан, с какой обидой и местью нестерпимой последовали за ним
сородичи, весь баракбаев род. Какую в сговоре расправу заготовили они ему, не знал…
А песни пелись — то он, то она, то он, то она…
Мчал Абдильхан, к седлу пригнувшись черной тучей. К аулу, к дому! Сородичи, что
волчьей стаей рядом шли, ему кричали на скаку:
— Брат твой рассудком тронулся! Ума лишился! Беда! Его лечить скорее надо!
А песни пелись — то он, то она, то он, то она…
Так с песнями проводили они свадебный кортеж к положенному месту. Здесь на
прощание еще раз спели благопожелания. И, обращаясь к людям, сказал Раймалы-ага, что
счастлив тем, что дожил до благословенных дней, когда судьба ему в награду послала
равного акына, певицу молодую Бегимай. Сказал, что кремень, лишь о кремень ударяясь,
огонь воспламеняет, так и в искусстве слова, состязаясь в мастерстве, акыны постигают
тайны совершенства. Но сверх всего, сверх мыслимого счастья он счастлив тем, что
напоследок жизни, как на закате, когда светило всей мощью полыхает, наполненной от
сотворенья мира, познал любовь он, познал такую силу духа, какую не знавал отроду.
— Раймалы-ага! — ему в ответном слове сказала Бегимай. — Сбылась моя мечта. Я
буду следовать за тобой. Как скажешь и где скажешь — явлюсь немедленно с домброй. Чтоб
песня с песней сочеталась, чтобы любить тебя и быть твоей любовью. С тем жизнь свою
судьбе вручаю без оглядки.
Так пелись песни.
И здесь при всем степном народе условились они, что встреча через день на ярмарке
большой, где будут петь для всех приезжих со всех сторон.
И в тот же час те, что разъезжались с проводов, весть разнесли по всей округе о том,
что Раймалы-ага и Бегимай на ярмарку приедут петь. Бежала новость:
— На ярмарку!
— На ярмарку коней седлайте!
— На ярмарку акынов слушать приезжайте!
Молва людская эхом откликалась:
— Вот праздник будет!
— Вот потеха!
— Вот красота!