Page 79 - И дольше века длится день

Так и шли годы один за другим…
А канун пятьдесят третьего года на Боранлы-Буранном был настоящим праздником.
Праздник затеяла, конечно, семья Куттыбаевых. Едигей примкнул к новогодним
приготовлениям уже под конец. Началось все с того, что Куттыбаевы решили устроить детям
елку. А где взять елку в сарозеках, легче найти яйца ископаемого динозавра. Елизаров ведь
обнаружил, бродя по геологическим тропам, миллионнолетние динозавровы яйца в
сарозеках. В камень превратились те яйца, каждое величиной с огромный арбуз. Увезли
находку в музей в Алма-Ату. Об этом в газетах писали.
Пришлось Абуталипу Куттыбаеву ехать по морозам в Кумбель и там добиться в
станционном месткоме, чтобы одну из пяти елок, прибывших на такую большую станцию,
все же отдали в Боранлы-Буранный. С этого все и пошло.
Едигей стоял как раз возле склада, получал у начальника разъезда новые рукавицы для
работы, когда, морозно тормозя, остановился на первом пути закуржавелый со степного
ветра товарняк. Длинный состав, сплошь пломбированные четырехосные вагоны. С
открытой площадки последнего вагона, с трудом переставляя окоченевшие ноги в
смерзшихся сапогах, спустился на землю Абуталип. Кондуктор состава, сопровождавший
поезд, в огромном тулупе, в наглухо завязанной меховой шапке, неуклюже теснясь на
площадке, стал подавать ему что-то громоздкое. елка, догадался Едигей и удивился очень.
— Эй, Едигей! Буранный! Поди сюда, помоги человеку! — окликнул его кондуктор,
спешиваясь всей тушей со ступеней вагона.
Едигей поспешил и, когда подошел, перепугался за Абуталипа. Белый до бровей, весь в
снежной пороше, закоченел Абуталип так, что губы не двигаются. Рукой шевельнуть не
может. А рядом елка, это колючее деревце, из-за которого Абуталип чуть не отправился на
тот свет.
— Что ж это люди у вас так ездят! — прохрипел недовольно кондуктор. Душа вон
отлетит на ветрище сзади. Хотел тулуп свой скинуть, так сам застыну.
Едва совладав с губами, Абуталип извинился:
— Извините, так получилось. Я сейчас отогреюсь, тут рядом.
— Я ж ему говорил, — обращаясь к Едигею, бурчал кондуктор. — Я в тулупе, а под
тулупом стеганая одежда, в валенках, в шапке, и то, пока сдам перегон, глаза на лоб лезут.
Разве ж так можно!
Едигею было неловко:
— Хорошо, учтем, Трофим! Спасибо. Отправляйся, доброго тебе пути.
Он подхватил елку. Она была холодная, небольшая, с человека. Ощутил в хвое зимний
лесной дух. Сердце екнуло — вспомнились фронтовые леса. Там такого ельника было
видимо-невидимо. Танками валили, снарядами корчевали. А ведь не думалось, что когда-
нибудь дорого станет запах еловый вдохнуть.
— Пошли, — сказал Едигей и взглянул на Абуталипа, вскидывая елку на плечо.
На стянутом холодом, с застывшими слезами на щеках сером лице Абуталипа сияли из-
под белых бровей живые, радостные, торжествующие глаза. Едигею вдруг стало страшно:
оценят ли дети его отцовскую преданность? Ведь в жизни сплошь и рядом бывает совсем
наоборот. Вместо признательности — равнодушие, а то и ненависть. «Избави бог его от
такого. Хватит ему и других бед», подумал Едигей.
Первым увидел елку старший из Куттыбаевых — Даул. Он радостно закричал и
шмыгнул в двери барака. Оттуда выскочили без верхней одежды Зарипа и Эрмек.
— елка, елка! Смотри, какая елка! — ликовал Даул, отчаянно прыгая вокруг.
Зарипа была обрадована не меньше:
— Ты все-таки достал ее! Как здорово!
А Эрмек, оказывается, никогда еще не видел елку. Он смотрел не отрываясь на ношу
дяди Едигея.
— Мама, это елка, да? Она хорошая ведь, да? Она будет жить у нас дома?
— Зарипа, — сказал Едигей, — из-за этой, как говорят русские, елки-палки ты могла